Три зимовки во льдах Арктики
Шрифт:
Некоторые механики сомневались в успехе нашей затеи. Но Дмитрий Григорьевич Трофимов поддержал проект силой своего двойного авторитета - старшего механика и парторга, и машинная команда взялась за работу.
Буторин и Гаманков подготовили место для установки лебедки на кормовых рострах. Отсюда трос протянем через блок, укрепленный на шлюпбалке.
После обеда мы втроем уходили на лед - сверлить ледяные поля для измерения их толщины и определения температуры поверхностного слоя воды под ними.
Работали четыре часа. Просверлили четыре отверстия в двухлетнем
Все данные измерений занес в особый журнал наблюдений над жизнью льда.
22 октября.Что ни день, то Буторин изобретает что-нибудь новое. Из него мог бы выйти прекрасный конструктор.
Сегодня возник вопрос о том, как защитить от завихрений стакан, служащий для сбора осадков. Если его попросту установить на столбе, то ветер либо выдует из него снег, либо, наоборот, набросает снегу туда больше, чем в среднем выпадает на единицу площади льда.
Для защиты этого прибора от завихрений обычно служит полый жестяной конус, охватывающий стакан и суживающийся книзу. Мы перерыли все свои запасы, но жести не нашли.
Как же быть? Не отказываться же от наблюдений над осадками? И Буторин предложил приготовить конус из... брезента. Он склепал два обруча - один шире, другой уже, - соединил их распорками и натянул вокруг них брезент. Получилось то, что надо.
Гаманков сегодня занимался «живописью»: он старательно раскрасил рейки для измерения льда, точно обозначив деления.
Машинная команда продолжает оборудование глубоководной лебедки.
К счастью, льды пока что ведут себя смирно и не отвлекают от подготовки к научным работам. Только сегодня с утра было замечено несколько трещин, но корабль они не беспокоили...»
...К концу октября возле «Седова» вырос целый городок. Кочевавшее вместе с нами ледяное поле было освоено полностью. Мы знали на нем каждый бугорок и каждую ямку. Даже щенки Джерри и Льдинка теперь отваживались уходить в дальние экспедиции, к окраинам нашего ледяного «двора».
Эта широкая площадка неправильной угловатой формы имела около 700 метров в длину и 550 метров в ширину. За лето солнце, ветер и вода выровняли ее, и только в одном месте уцелел приметный старый торос высотою около 4 метров, - я всегда глядел на него с большим уважением, мысленно прикидывая, каким гигантом он был год назад, если даже после летнего таяния ему удалось сохранить столь почтенные размеры. По краям нашего поля тянулась невысокая торосистая гряда - свежий след последних подвижек.
Красноватый свет луны озарял возведенные нами сооружения. Центром ледового городка, без сомнения, можно было считать большую жилую палатку, раскинутую в 100 метрах от левого борта «Седова». Ее силуэт, темневший на льду, напоминал настоящий дом. Рядом с нею, метрах в 20-25 вправо, виднелась палатка поменьше, в которой была размещена аварийная радиостанция.
Налево от жилой палатки высилась аккуратно сложенная пирамида из бочек с бензином и керосином - аварийный склад горючего. Бочки эти уложили на доски. Тут же поблизости лежали мешки с углем и груда леса, предназначенного на дрова.
Под крутым откосом большого тороса, который отстоял на 75 метров от носа корабля, высилась вторая пирамида, сложенная из коробок, наполненных аммоналом. Противоположный скат служил «лыжной станцией»; любители этого вида спорта карабкались на самый верх тороса и оттуда во весь дух катились на лыжах вниз.
Немного ближе к судну, метрах в сорока, стояла палатка, раскинутая над майной, прорубленной для взятия гидрологических станций.
В самом дальнем углу ледяного поля, почти у самой его границы, терялся во мраке маленький снежный домик Виктора Буйницкого - наш «магнитный хутор»: для производства магнитных наблюдений, как известно, необходимо удаляться возможно дальше от корабля, чтобы влияние судового железа не подействовало на показания приборов.
Буйницкому перед началом наблюдений приходилось выкладывать на снег подальше от домика все железные предметы, в том числе и карабин, который он брал на случай встречи с медведем.
Поэтому, как только в районе дрейфа были обнаружены, медвежьи следы, я выделил из числа моряков несколько караульных, и они поочередно дежурили с карабином наготове у домика, пока Буйницкий делал наблюдения.
В 100 метрах от судна мы вморозили в лед столб высотой в 3,5 метра, на вершине которого был укреплен стакан для измерения осадков. Чтобы удобнее было доставать его, к столбу приделали лесенку. Наконец повсюду торчали снегомерные рейки, вехи, отмечавшие места, где был просверлен лед для измерения его толщины, и т. д. Дорожки, протоптанные на снегу, многочисленные лыжни довершали сходство нашего ледяного «двора» с обычным зимовочным пейзажем.
Но стоило отойти метров на пятьдесят подальше, и картина резко менялась: за грядой торосов, окаймлявшей поле, лежала мертвая безвестная пустыня, окутанная мраком и погруженная в безмолвие. Мы остерегались пока что переступать ее рубежи.
Незаметно подошла годовщина дрейфа. Эта дата заслуживает того, чтобы о ней рассказать более подробно.
Голос Родины
Как ни был наш коллектив занят текущей будничной работой, подготовку к празднованию годовщины дрейфа мы начали заблаговременно и вели очень обстоятельно. Каждый понимал, что эта дата является каким-то значительным рубежом, днем больших итогов.
Хотелось подсчитать сделанное за год, найти упущенное, спросить самих себя: все ли вы сделали, что могли сделать? Как вы прожили этот год? Что дал он вам? Выросли ли вы хоть немного, или остались такими же, как были?
Весь коллектив спешил перед годовщиной дрейфа сделать еще больше, чем было сделано до этого.
Я, Буйницкий и Андрей Георгиевич углубились в подсчеты. Мы решили подвести некоторые, хотя бы самые общие, итоги за год. Получались довольно внушительные цифры. С того времени, как «Седов» совместно с «Садко» и «Малыгиным» вступил в неизведанный район, обозначавшийся на картах Арктики белым пятном, наш коллектив успел провести сотни ценных наблюдений.