Триада
Шрифт:
Или готовность убивать и умирать так и висит в его глазах? Настроения нет. Ни на то, ни на другое.
– А что твой вампирчик? Живой? – почти дружелюбно спросил скверно завитой.
– А с ним что-то должно было случиться?
– Говорили, у вас тут «истребители» появлялись. Шайка столичных дураков. Злить вампиров? Они терпят-терпят, а потом никого не пощадят.
– Вообще никого нельзя доводить до крайности, – пожал плечами Дан и снова не получил в зубы. Кавалеры переглянулись и почему-то загрустили.
Дворец сверкал и переливался. Публика тоже. Публика, лицезревшая голую
– Ну что, пришелец? – мило улыбнулась герцогиня. Куклы с нее делать. Куда там Барби! – Ты все-таки расскажешь нам что-нибудь забавное? Или лучше тебя сразу повесить?
Дан скользнул глазами по равнодушным лицам. Все не ново.
– Не думаю, что лучше, – спокойно сказал он, – тут наши мнения расходятся, ваша светлость. Но за прошедшее время я не стал клоуном и хорошим рассказчиком. Ваша светлость.
После заметной паузы фарфоровый носик сморщился.
– По-моему, ты хочешь быть наказанным. Или повешенным.
– Не хочу, – честно признался он. – Но и прогибаться под ваши капризы, ваша светлость, тоже не хочу.
Герцогиня убила его наповал. Она удивилась.
– Почему? Все прогибаются. Ты хорошее слово нашел!
– Прогибаются не значит хотят этого.
Лица придворных так ничего и не выражали. Они ждали команды или намека.
– Посмотрите, – нагло продолжил Дан. – Они не знают, что показать: гнев, веселье, ярость. Они не знают, как к моим словам относитесь вы, ждут вашей реакции, чтобы тут же ее повторить. У них своего ничего нет. Так, отражение ваших капризов.
– Это плохо? – еще раз удивилась герцогиня.
– Плохо. Скучно жить… среди говорящих зеркал.
– Нет, тебя определенно надо повесить.
Герцогиня затягивала сценку. Кукольное, но, черт подери, совершенноеличико ничего не выражало, и благородные были в растерянности. Дан позволял изумрудным глазкам изучать себя. Спокойно. Уж чем-чем, а женскими взорами его смутить было сложно. А ведь изумрудность – понятие такое же, как и небесная синь. У Дана, накрась его столь же умело, глаза тоже зазеленеют, забыв, что в основе серые. То есть синие. Вот и у Фрики они были больше серые… Ну, просто зеленые. И красивые – бесспорно.
– А ты забавный.
– Нет, ваша светлость. Я не забавный.
– Ты обязан…
Она замолчала.
– Кому? И чем? – спросил Дан. – Я сюда не рвался, меня дома три старушки ждут, я у них один. Содержит меня Гильдия магов, а не вы.
– А сколько они тебе дают?
– Пять корон в месяц, питание, крыша. Это немало для внешнего города, ваша светлость.
– А в твоем мире все такие, как ты?
– Конечно, нет. Есть и такие, как вы, и такие, как они. Люди все разные.
Герцогиня раздраженно махнула ручкой, и на лицах благородных явно отразилось намерение рвать и метать.
– Я имею в виду – все такие дерзкие, как ты?
– Нет. Кто-то бы и прогнулся.
– А ты не станешь?
– Не стану.
А прогибался, подумал Дан. Гордость
Почему? Чего ради выдерживать зеленый взгляд, а не пасть ниц и не рассказать увлекательную историю жизни банковского клерка?
– Ирис, – позвала герцогиня, – распорядись, чтоб виселицу приготовили.
Кавалер с цветочно-дамским именем и катаной у бедра раскланялся и удалился. Ну что, Дан, допрыгался? Веревку на шею – и все, подрыгалась марионетка на ниточке да сломалась. Не страшно? Ничего, это пока, это потому что еще не вешали ни разу. И вообще не убивали. Даже дружба с начинающим Олигархом обошлась без эксцессов, даже та «стрелка», где Дан Витьку спас, ему не угрожала. Он Витьку собой не прикрывал, просто понял: сейчас начнется стрельба и друга с ног сбил и за машину затащил. Пусть «быки» отстреливаются. Тогда вообще без жертв обошлось, хотя ящик патронов расстреляли, не меньше, две машины угробили, Коню круп прострелили и смылись до неторопливого появления одинокого ментовского «бобика».
Если сейчас упасть на колени, покаяться, сослаться на стресс или большое количество выпитого накануне, пообещать впредь никогда и ни за что, помилует. Определенно. И никто не осудит. Даже благородные будут вполне удовлетворены. Даже Гай кивнет одобрительно, даже Данка трусом не сочтет, даже Мун похвалит за благоразумие. Все будут довольны.
Кроме Дана Лазарцева. Что, неужто и правда иногда стоит умереть? Ой, а как не хочется-то!
Кто, спрашивается, несколько дней назад об этом мечтал? Только ведь хотел, чтоб быстро и безболезненно, чтоб Гай помог, прирезал умело или покусал. Ему «поцелуй вампира» удовольствие доставил такое, что даже сквозь эйфорию сам себя испуганно заподозрил в латентном гомосексуализме?
Интересно, когда вешают, это долго? Больно?
Скоро узнаешь. Наверное, быстро, если сломается шея. Хрусь – как у того парня в темном переулке. А если удавливать, то пару минут. Это жить пару минут – мгновение, не заметишь, а умирать – целая вечность. Рожа посинеет, глаза вылезут, язык вывалится… Бр-р. А еще, говорят, при повешении организм ни фига не контролирует, можно и обмочиться, и обделаться. Правда, говорят, что и оргазм словить можно… напоследок. Можно, но в это Дан не верил. Кто мог рассказать-то? Разве что, если покойника раздевали, сперму в трусах обнаруживали…