Триада
Шрифт:
Дан вспомнит хриплый крик Гая. Ну да, конечно.
– Вы осуждаете его за этот страх?
Папа засмеялся.
– Ну что ты! Гай еще совсем мальчик, естественно бояться нового… и неприятного. Я бы на его месте уже был совершенно здоров, понимаешь? Его регенерация еще достаточно медленна, вот лет через десять…
– Папа!
– Он знает, что ты еще мальчик, сын. Это разве мешает тебе, Дан?
– Нет, конечно. Это для вас он мальчик, а для меня – вполне взрослый.
– Как тебе удалось? – сменил тему тридцатишестилетний мальчик.
У Гая явно повеселели глаза. Кровь – потребность. Или все же удовольствие тоже? Гай как-то замалчивал этот вопрос, и именно поэтому Дан догадывался –
Дан рассказал о том, что произошло после того, как увели Гая. Продемонстрировал браслет и очень удивился реакции вампирской семейки. Они замерли и уставились на полосатый металл. Дан скромно выждал пару минут и деликатно кашлянул: типа, вы не забыли, что к браслету еще человек прилагается?
– Вот оно что, – понятно выразился папа-вампир, и мама-вампирша его поддержала:
– Значит, так…
Дан посмотрел на Гая: что он еще скажет, но Гай потрясенно молчал и таращился на браслет.
– А объяснить? – попросил Дан.
После весьма продолжительной паузы вампиры синхронно покачали головами, но заговорил папа:
– Нет, дружок, лучше тебе это выяснить самому. Он сам тебе расскажет, когда сочтет нужным. И что сочтет нужным. Я не хочу кормить тебя сплетнями.
– Одно могу добавить, – ласково улыбнулась мама. – Это изменит всю твою жизнь.
– Это я и сам понял, – усмехнулся Дан, – только не понял, в какую сторону.
– В лучшую, – дружно ответили вампиры. Дан разозлился и даже скрывать это не стал:
– Стать чьей-то собственностью – перемена в лучшую сторону? Интересная мысль. Быть чьей-то игрушкой…
– У тебя в детстве были игрушки? – перебил Гай. – Ответь, пожалуйста.
– Были, конечно.
– И как ты к ним относился?
Дан вспомнил плюшевого слона, которого обожал с первых лет жизни и до… а чуть не до пионерского возраста. Потом слон жил на шкафу, потом переместился в кладовку, а потом просто не попадался Дану на глаза, не исключено, что так в кладовке и лежит. Но воспоминания о нем сохранились. Дан слона любил, гладил, пытался кормить мороженым, не давал стирать, и мама отмывала его от мороженого дефицитным шампунем, спал с ним вот как раз до этого самого пионерского…
– Ну и что? – агрессивно спросил он. – Я любил свои игрушки, а друг мой все интересовался, что у них внутри и потому разбирал. Я не хочу быть игрушкой…
– Быть собственностью не значит быть игрушкой, – прервала мама Лит. – Гай неправильно выбрал пример.
– Правильно, – возразил Гай. – Я имел в виду отношение к игрушкам именно Дана. Разве ты не считал их своими друзьями, Дан? Мама… мама, открой шкаф.
Мама понимающе улыбнулась и достала из Гаева шкафа потертого и побитого молью лисенка. Игрушечного, естественно. Подразумевалось, что она не знает, что Гай все еще хранит любимую игрушку, но нашла она ее как-то подозрительно быстро, и Гай это понял и смутился.
– Я тебя понимаю, – сказал Дан, гладя лисью шкурку. Пуговичные глазки весело блестели. – И что, ты хочешь, чтобы с тебя стряхивали пыль и хранили в шкафу? Хочешь быть собственностью Нирута Дана?
– Ты очень удивишься, – мягко произнесла мама, – но я бы лучшей участи своему сыну не желала.
– Да и я тоже, – поддакнул папа. – Это не совсем то, что ты думаешь. Но я все равно не стану объяснять. Ты узнаешь из первых рук. Уже то хорошо, что никакая герцогиня не осмелится тебе слова резкого сказать.
Дан уныло замолчал. Если честно, он надеялся найти поддержку в семье друга, но не нашел. И не особенно расстроился, потому что никак не мог оценить своего нынешнего положения. Унизительно думать, что ты – чья-то перчатка, однако быть никчемным пришельцем
– Мама, можно мне еще отвара?
– Конечно, – спохватилась мама и быстренько притащила Гаю его опиата, а Дану кружку с гранатовым соком и стакан с довольно мерзким на вид настоем. Следующий час его невнятно утешали и расписывали разные перспективы. Как им втолковать, что Дану, например, с другом расставаться не хочется, только его и не спрашивают? Спросишь – получишь в ответ: а виселица с другом бы не разлучила? И ведь правы будут.
Словно прочитав его мысли, Нум Лит похлопал его по плечу, и даже эти краткое прикосновения обожгли холодом через куртку.
– У нас вполне исправно действует почта. Отъезд в другой город еще вовсе не означает, что никогда больше вы не увидитесь. Ты молод, Дан. Все еще впереди.
Гай, приняв лекарство, повеселел еще больше, глаза у него поблескивали, но смотреть на его лицо Дану было больно. И пусть он знал, что ни следа от ожогов не останется, что Гай чувствует эту боль не так, как чувствовал бы сам Дан, – все равно. Навсегда в памяти эта тонкая фигура в огне, этот совершенно нечеловеческий крик…
На прощание Гай дотронулся шершавой рукой до его щеки.
– Мы еще обязательно увидимся, Дан. Я не привязан к одному месту, верно, мама? Папа?
– Безусловно, – дружным хором ответили вампиры.
* * *
Он плелся по улице, понимая, что это все детские эмоции, что судить рано, что приходится приноравливаться и выбирать из двух зол меньшее, и когда тебя делают «перчаткой», все же лучше, чем когда раскорячивают на столе потехи благородного ради. Пока Нирут Дан не сделал ему ничего плохого, вполне откровенен, вполне прям и обещает только одно: жизнь, причем интересную. Но слово «собственность» не нравилось несмотря ни на какие философские рассуждения о том, кто тут раб и кто душою свободен. Очень не нравилась мысль о том, что завтра он уедет, и увидит ли еще Гая – большой вопрос. Да, конечно, оба живы, конечно, почту и тут изобрели, и, конечно, Гай вполне может приехать в столицу или куда там завтра отбывает Нирут, и тот же Нирут не запретит Дану встретиться с другом… наверное, не запретит. Так, только избавит от излишней сентиментальности. С целью закаливания характера и придания ему мужественности. Пожалуй, характер в этом нуждался. Не был Дан героем ни в каком смысле, а если вылезал когда Лазарь, так это одно недоразумение, а вовсе не раздвоение личности в хорошем смысле. Героем не был, а мягок – был. И даже сентиментален был, хотя изо всех сил это скрывал от окружающих и даже от себя. Надеялся, например, что плюшевый слон так и лежит в кладовке, но искать его ни за что не стал бы. Надеялся… начал надеяться, что Сашка Симонов может оказаться и жив, в другом мире, где посредственному магу приспичило посетить Россию… Глупости. Самые настоящие. Мы вообще в психушке или где?
Дверь ему открыл Мун и несколько секунд смотрел неузнавающе, а потом кивнул: проходи, мол. Сердце екнуло. Мун постарел и поседел. Очень заметно постарел и поседел.
– Вернулся, значит?
– Не добровольно, – признался Дан.
– Помиловала?
– Нет. Не она. Мун, я не знаю, кто он, но пришел один дядя и вот… спас.
– Это хорошо. Я рад.
Никакой радости ни в голосе, ни в глазах не было. Дан похолодел:
– Дана?
Мун вздохнул.
– Ты пройди к ней. Только постарайся… не испугаться. Мы потом поговорим, если ты захочешь. В дверь не стучи, не ответит. Просто заходи. Вторая комната направо. Иди, Дан. Иди…