Трибунал
Шрифт:
Зиг стонет и просит сохранить ему жизнь.
— Да заткнись ты! Мой метод очень быстрый, ты даже не поймешь, что умер. Кстати, пока еще жив, не знаешь кого-нибудь, кого могут заинтересовать польские яйца или уродливого вида русские пишущие машинки?
Зиг печально качает головой. Они не знает никого, кто хотел бы готовить омлеты или печатать на русских пишущих машинках.
— Что ж, тогда прощай, — говорит Порта, сердечно покачивая головой. — На старт! — кричит он, идя к вращающейся двери, чтобы быстро дать деру, когда это
— Пресвятая Богоматерь Казанская, — восхищенно шепчет Грегор. — Башка его оторвется, как редиска от ботвы. Эту идею можно продать любой диктатуре!
— Что ж, кое-кто рождается умным, — застенчиво отвечает Порта.
Из присутствующих не веселится только Зиг. Мозг его работает так напряженно, что, кажется, слышна вибрация веревки.
Малыш с Грегором становятся спинами друг к другу и не видят, что происходит позади них. Порта, стоящий в ярком свете у вращающейся двери, видит Зига лишь темным силуэтом в тускло освещенном ресторане.
Зиг каким-то образом забрасывает на веревку одну ногу, висит, как обезьяна на лиане, и отчаянным усилием ухитряется высвободить одну руку.
— Марш! — выкрикивает Порта, Малыш и Грегор со всех ног бегут от пленника.
Зиг изо всех сил бьет свободной рукой по веревке, и она вылетает из руки Малыша. Малыш со скоростью обращенного в бегство артиллерийского отделения ударяется в закрытую дверь кухни и сбивает с ног барменшу; той на миг кажется, что она убита. Малыш пробивает собой стену, вылетает на лестницу и кубарем катится в подвал. Шум стоит такой, что кажется, в доме происходит крупнейшее сражение этой войны.
Грегор, крепко держащий свой конец веревки, влетает на полной скорости во вращающуюся дверь. Четыре раза прокручивается в ней вместе с Портой, потом их выбрасывает, как мины из миномета, они катятся по мостовой и влетают в булочную. Окровавленные, смятенные, они поднимаются на ноги.
Стонущий, ошеломленный Малыш, выбирается из угольной кучи в подвале и ползет вверх по лестнице и по полу бара, совершенно забыв о Зиге, который перелетел через пианолу. Над ней торчат его шитые на заказ туфли за двести марок.
Порта, шатаясь, вваливается в бар и вежливо кланяется барменше, которая сидит на полу и смеется, как слабоумная.
— Фантастика, — гордо кричит Малыш, когда они мчат из города на десантной машине. — Ни разу не видел ничего подобного за всю войну!
— Голова его слетела целиком! — восторженно смеется Грегор. — Ударилась лицом в потолок и повисла на лампе!
— Отличная, отличная работа, — стонет Малыш между приступами смеха. — Вот так нужно разделываться с гнусными шантажистами!
— Вы должны признать, мои идеи недурственны, — хвастается Порта, попыхивая одной из сигар Зига. — Я точно знаю, как обделывать мелкие дела вроде этого!
И снова Гофман обнаруживает, что изобретенный Портой метод казни оказался недостаточно эффективен. Преступник все еще жив и находится в госпитале. Говорить он не может, но, к сожалению, может писать. По какой-то непонятной причине он не сообщил никому, что стал жертвой нападения убийц, но шепотом поведал врачам,4 что ощутил внезапную боль в горле и лишился голоса. Красные отметины на шее он назвал родинками.
— Нельзя давать этому паршивому полицейскому псу времени на то, чтобы он оправился и залаял, — злобно говорит Гофман, глядя прямо перед собой. — Если залает, нам грозит не только серьезное обвинение в фальсификации расовых документов, но и в двух покушениях на убийство, одно из которых едва не оказалось удачным. Этого более чем достаточно, чтобы трижды лишиться головы и сверх того получить двадцатилетний приговор, представ перед трибуналом.
— Выхода нет, — решительно говорит Вольф. — Эту нацистскую вошь нужно убрать, чтобы и дальше наслаждаться краткой жизнью, которую даровал нам немецкий бог.
— Дикий кот! — задумчиво говорит Порта, подняв взгляд к потолочным балкам. — Давайте звонить в Падерборн!
Гофман быстро связывается с вахмистром Залли и отдает трубку Порте.
— Имей в виду, я ничего не знаю. Ничего не слышал о диких котах, — предупреждающе шепчет он.
Порта сразу приступает к сути дела.
— Я бы хотел поближе взглянуть на твоего дикого кота. Предлагаю отправить его сюда, в холодную местность, как образец.
Вахмистр Залли долго и громко хохочет.
— Скажи, Порта, ты думаешь, что я родился слабоумным? Отправить дикого кота как образец? — И снова разражается хохотом. — Нет, когда я получу тысячу марок наличными, кот будет отправлен к тебе почтовым самолетом!
— Я не могу ехать в Падерборн только затем, чтобы заплатить за какого-то дикого кота, — возмущенно протестует Порта. — Разве не знаешь, что я один из самых значительных участников в этой войне?
— Хватит-хватит! Я знаю все о твоих знакомствах в батальоне связи. Тебе будет просто перевести тысячу марок мне сюда в штаб.
Порта отпивает большой глоток кофе, чтобы лучше соображать.
— Ты сказал, тысячу монет за какое-то чердачное животное? Думаешь, лопарки высосали мне мозги?
— Чердачное животное? — возмущается Залли. — Подожди, пока его не увидишь! Когда он выходит из себя, то становится похожим на миллион обыкновенных котов, собранных в одного!
— Пятьсот, — лаконично говорит Порта.
— Восемьсот, — требует Залли.
Сходятся они на семистах пятидесяти с оплаченной доставкой.
— Не пытайся обмануть меня, — предостерегает Порта. — Пока что я здесь глубоко замороженный обер-ефрейтор, и, возможно, в конце от немецкого вермахта мало что уцелеет, — но один из нас останется в живых, и им, по Божьей милости, будет обер-ефрейтор Порта. Если завтра утром я не получу этого чертова кота, доставленного первоклассной почтой, сходи в церковь и приготовься к очень быстрой смерти!