Тридцать лет среди индейцев
Шрифт:
Утром я сказал детям, что к нам в палатку придут их дядя и другие родичи, велел передать им, что должен вернуться в полдень, а если к этому времени не вернусь, значит, меня убили. Едва мы с женой отошли ярдов на 200 от палатки, как я увидел маленького ястреба, похожего на того, который летал надо мной во сне. Я понял, что мне дается еще одно предупреждение о грозящей беде, и сказал жене, что дальше не пойду. Но, видя, что я поворачиваю назад, жена начала опять смеяться над моими опасениями и плохими предчувствиями. Зная, с каким предубеждением относились ко мне теща и ее семья, я понимал, что мой отказ навестить ее еще усилит наш разлад. Из этих соображений я решил продолжить свой путь, хотя сознавал, что напрасно дал себя уговорить.
Войдя в палатку тещи, я прислонил ружье к стенке у входа и сел между сестрами своей жены, у которых был один общий муж. Я начал играть с их маленькими детьми и наклонился над ними, как вдруг раздался страшный шум. После этого я, видимо, потерял сознание, так как ничего не видел и не помнил. Когда же наконец пришел в себя, несколько женщин держали меня за руки и на их лицах я увидел выражение тревоги и ужаса. Я никак не мог сообразить, что же случилось, пока не услышал за палаткой громкую ругань торжествовавшего Вау-бе-бе-наис-сы.
Тогда я почувствовал, что по лицу у меня бежит горячая жидкость, и, притронувшись к голове, нащупал пальцами голый череп. Вырвавшись из рук женщин, я бросился за Вау-бе-бе-наис-сой, но не смог до него добраться, так как индейцы помогали ему скрываться от меня. К вечеру я дотащился до своей палатки, несмотря на тяжелое ранение. Мне казалось, что мой череп проломлен. Тотчас после удара я потерял немного крови, а позднее кровотечение совсем прекратилось. В голове у меня гудело, но я ни разу не потерял сознание и не упал по дороге домой. Мое ружье исчезло: Вау-бе-бе-наис-са утащил его из палатки тещи.
В своей палатке я застал Ша-гвау-ку-синка, Ме-цхик-ко-наума, Нах-гаун-эш-кау-вау, зятя Ва-ге-то-ты, которого чаще звали Ото-пун-не-бе. В тот момент, когда я протянул руку Ша-гвау-ку-синку, из моей головы хлынул поток крови. «Что с тобой случилось, сын мой?» — спросил индеец. «Я хотел поиграть с одним человеком, но вода Бегвионуско нас опьянила и игра наша стала слишком буйной».
Мне хотелось обратить все это в шутку, но тут я потерял сознание, и друзья увидели, каким опасным было ранение. Ото-пун-не-бе, мой старый знакомый, всегда относился ко мне очень дружелюбно. Моя рана сильно его огорчила, и он решил наказать Вау-бе-бе-наис-су за его неоправданную жестокость. Этот человек, которому я был глубоко обязан за много дружеских услуг, позднее разделил судьбу большинства оджибвеев этого края — он умер от голода.
Войдя в палатку тещи, я позабыл откинуть капюшон толстой накидки из лосиной шкуры, что помешало мне заметить, как Вау-бе-бе-наис-са прокрался в палатку, и услышать его шаги. Впрочем, если бы не этот капюшон, рана могла оказаться смертельной; толстая кожа накидки значительно смягчила силу удара. И все же череп оказался проломленным, а в том месте, на которое обрушился томагавк, до сих пор сохранилась глубокая борозда. Прошло очень много времени, прежде чем я оправился от раны, хотя вынужденное безделие продолжалось не так долго, как я опасался.
Вау-бе-бе-наис-са тотчас сбежал в нашу деревню у Ме-нау-цхе-тау-науна, а других индейцев, раньше никогда не охотившихся в прерии, охватила паника. Они боялись, что сиу начнут их преследовать. Я был еще слишком слаб, чтобы тронуться в путь, и хорошо знал, что нам нечего опасаться нападения сиу. Но моя теща рассердилась, что я отказался уйти с другими индейцами.
Я знал, что теща помогла Вау-бе-бе-наис-се в покушении на мою жизнь, и у меня были основания подозревать, что жена тоже в этом замешана. Поэтому я заявил обеим женщинам, что они могут меня оставить, если хотят. Они так и сделали, забрав с собой моих детей. Не покинули меня только Ото-пун-не-бе, хотя его тотем медведя к нему взывал, и его 14-летний двоюродный брат. Они очень заботливо ухаживали за мной, оказывая все услуги, которых требовало мое состояние. Между тем все те, кто должен был бы по-дружески меня поддержать, бросили больного на произвол судьбы. На четвертый день мое состояние резко ухудшилось: я не мог ни стоять, ни двигаться. Но начиная с десятого дня дело пошло на выздоровление.
Когда силы мои несколько восстановились, мы пошли в деревню, оставив палатки в таком виде, как их покинули перепуганные индейцы: не снятыми с места, наполненными запасами продовольствия и другими ценными вещами. Наш торговец жил на некотором расстоянии от деревни, и, добравшись до развилки дороги, мы сговорились с Ото-пун-не-бе встретиться в назначенный срок в определенном месте, после чего я потел к торговцу, а он — в деревню. Оба мы точно к сроку прибыли в условленное место, и вот что мне рассказал Ото-пун-не-бе.
По прибытии в деревню он направился в палатку одного из вождей и уселся в ней. Вскоре туда пришел Вау-бе-бе-наис-са и занял место напротив. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, а затем Вау-бе-бе-наис-са сказал: «Ото-пун-не-бе, ты никогда раньше не бывал в нашей деревне, и я хорошо знаю, что заставило тебя прийти к нам издалека. Родных братьев у тебя нет, их убили длинные ножи („Длинными ножами“ индейцы называли белых, видимо потому, что солдаты колониальных войск носили сабли.). Теперь же ты сдуру называешь братом человека, которого я ранил». На это Ото-пун-не-бе возразил: «Неправда, длинные ножи не убили ни одного моего брата, но, даже если бы это и случилось, я все равно не потерпел бы твоих нападений на моего друга, во всем похожего на нас. Я не позволил бы оскорблять его и наносить ему раны. Да, я действительно называю его братом и отомщу за него, как за брата. Но я не хочу проливать кровь в палатке вождя, который принял меня, как друга».
С этими словами Ото-пун-не-бе вытащил Вау-бе-бе-наис-су за руку из палатки и хотел уже вонзить нож ему в сердце, как вдруг вождь, человек очень сильный, схватил его за запястье, отнял нож и переломил пополам. Началась драка: на Ото-пун-не-бе тотчас набросились три-четыре человека, но, обладая огромной силой и решив добиться своей цели, он не отпустил Вау-бе-бе-наис-сы, пока не сломал ему двух ребер и не нанес других тяжелых увечий. Между тем Ото-пун-не-бе был от природы человеком миролюбивым, даже в состоянии опьянения. Если же он ввязывался в драку, то, как и в данном случае, делал это, защищая друга, а не в своих личных интересах.
Я был доволен наказанием, понесенным Вау-бе-бе-наис-сой: два сломанных ребра примерно стоили пробитого черепа. И мы с Ото-пун-не-бе устроили пирушку, лакомясь дичью, которую я добыл, так как к этому времени здоровье мое стало поразительно быстро поправляться. А возвратившись в лагерь, мы нашли палатки в том же виде, в каком индейцы их оставили. Дней через десять они тоже сюда вернулись за своими вещами, а Ото-пун-не-бе поплыл в моем каноэ к берегам реки Ред-Ривер, где он обосновался.
Наши люди забрали свои палатки, имущество и продовольствие и ушли к Ме-нау-цхе-тау-науну. К тому времени у меня было уже достаточно вяленого мяса, чтобы семья могла прокормиться в течение года, а то и дольше. Уладив все свои дела, я взял маленькое каноэ и один поплыл вниз по реке в Маккинак, чтобы оттуда перебраться в Соединенные Штаты и навестить своих родственников, если они у меня еще остались.