Тридцать один. Огневик
Шрифт:
– Не мели чушь! Отвечать можно по-разному, – твердо сказал хранитель. – Если тебе понятно, поднимаешь правую руку. Если надо пояснить, то левую. Ага?
Я кивнул.
– Нет, заморыш, подними руку, – заорал Оливье.
– Больше ничего поднять не надо? – рассвирепел я.
– Как хочешь, – обиженно пропищал хранитель.
– Люсьен! – вмешался Евлампий.
– Да! – закричал я.
– Прекрати! Без него тебе королевский обед не приготовить.
Сцепив зубы, я прорычал неблагозвучное
– Отдрессирую, – усмехнулся Оливье, – Еще сделаю из этого недоделанного тролля – морского волка.
– Я оборотень, – обиделся я.
– Ты олень в тесте, понятно? – категорично заявил хранитель.
Стиснув челюсть, я поднял правую руку, Оливье довольно рассмеялся.
– Хоть чему-то ты быстро учишься, черепаха замороженная, – радостно заметил он.
– Второе условие? – прервал его веселье Евлампий.
– Без самодеятельности! Всё делать так, как я скажу!
Я открыл было рот, но вовремя вспомнил про договорённость и молча поднял правую руку.
– Отлично, – сказал хранитель. – Подойди к зеркалу.
Я подчинился. Приблизился к оправе из чёрного дерева на колесиках, и с отвращением посмотрел на своё отражение. Оливье заливисто заржал.
Посмеяться было над чем. Костюм плотно облегал тощее тело. Штаны больше походили на чулки, а верх даже самые дикие модники не назвали бы мантией. Она едва не лопалась на груди, но не прикрывала ввалившегося бледного живота.
– На приёме будет фурор, – с трудом выговорил Оливье, потешаясь над костюмом.
– Мастер Оливье! – не выдержал голем.
– Ладно. Мы же на одной цепи, – сдался хранитель. – Положи левую руку на правое плечо, а правую на левое. Три и тащи рукава вниз.
Я потёр, и мантия преобразилась. Штанины вытянулись и расширились. Рукава удлинились. Верхняя часть костюма стала просторной. Разгладилась, заблестев дорогой тканью.
– Отлично! – обрадовался голем. – Ни в жизнь не скажешь, что жреческая мантия.
– Да, – согласился Оливье. – Подходящий макинтош.
Я не противоречил. Впервые похожу на волшебника.
– Хорош любоваться, – разрушил фантазии Оливье. – Беги на камбуз. Бери только то, что я скажу. Мы им такое приготовим, что они заикаться начнут.
Оторвавшись от зеркала, я поднял правую руку и двинул к выходу. Тучи на витраже разошлись, оголив тёмную безобразную фигуру, яростно разрывающую чёрную цепь.
Ирина ждала у двери, в нетерпении переступая с ноги на ногу. Увидев меня, она заговорила о нехватке времени, но осеклась.
– Блестяще! – воскликнула она. – Придворные остолбенеют.
– Благодарю, – кивнул я, и, понукаемый големом, поклонился и добавил. – За столь лестный комплимент.
Ирина снова раскраснелась.
– Идёмте. Мы долго возились, следует поторопиться, – вмешался голем.
На кухне я первым делом взял книгу рецептов.
– Из-за болтовни этого вероломного валуна, нам действительно придётся брать синий перец. У меня припрятано немного на верхней полке, между мускатом и имбирем, – скупо заметил Оливье и, задумчиво пожевав губу, прибавил. – Прихвати молоко птицы Рух. Маленький пузырек бери. Куда большой тащишь, ты чего в нём купаться собрался?
– А зачем оно? – прошептал я.
– Темнота, – протянул Оливье. – Из молока птицы Рух готовят самое лучшее суфле. Какой прием без суфле?
– Вместо праздничного торта, – догадался я, – Мы ведь с королями не церемонимся!
– Что вы говорите? – уточнила Ирина.
– Простите, госпожа, но его лучше не отвлекать, – вмешался Евлампий. – Он продумывает меню.
– Ой, – всполошилась помощница. – Я хотела задать пару вопросов об убийстве…
– Позже…
– Не отвлекайтесь, – шикнул Оливье. – Нужен розмарин, ветвистый чертополох и корень багульника.
Я сгреб пузырьки с надписями.
– Теперь возьми эссенцию слизи громогласа.
Я чуть не крикнул «кого», но, вовремя вспомнив про договор, поднял левую руку.
– Громоглас – бешеный летающий паук с Ночных островов. Из него бутерброд не приготовишь. Одни кишки, хитин, да лапы, но из прядильной камеры мешают загуститель. А! Всё равно, что людоеду про пользу овощей рассказывать. Запомни, слизь электризуется и очищает самое паршивое пойло.
Я страдальчески поднял левую руку.
– Вы в порядке? – поинтересовалась Ирина. – У вас рука дёргается.
– Щеночек нервный! – захохотал Оливье. – Забудь про громогласа, умник хвостатый! Тебе рано думать о таких вещах. Сгребай всё, и пошли, а то девчушка волнуется.
– У него спазм, – добавил масла в огонь Евлампий. – У вас неудобные матрасы.
– Это же тюрьма, – пожала плечами помощница.
– Вынужден с вами согласиться, – сказал голем. – До императорской гостиницы ей далеко.
Оливье снова заржал, а Ирина сморщилась. Евлампий говорил настолько серьезно, что принять его изречение за шутку мог только полубезумный хранитель, лишенный тела.
– Ты был прав, заморыш, – продолжая усмехаться, проблеял он. – У валуна нет чувства юмора, но тупит он уморительно.
Я не ответил. Пихнул склянки в сумку и попятился к выходу.
– Разумному существу не нужен юмор, достаточно логики, – напыщенно произнес голем.
Оливье засмеялся ещё громче. Мне хотелось заткнуть уши или даже оглохнуть, лишь бы не слышать ни одного, ни другого. Чтобы отвлечься, я повернулся к Ирине.
– Всё готово, – сообщил я.
– Хорошо, – обрадовалась помощница. – Отправляемся!