Тридцать один
Шрифт:
Оливье так громко и звонко хлопнул в ладоши, что я с перепугу чуть не свалился в дыру.
Замерев на мгновение, дядя разочарованно посмотрел на меня и продолжил движение.
– Надеялся, ты упадешь. Ну ничего, месть особенно сладка, когда ее долго дожидаешься. Король Дарвин пережевал кусочек торта, – продолжил Оливье, – и уже вставал, собираясь провозгласить начало праздника, но не объявил!
Дядя сорвался на крик.
– Потому, что он застыл над своим золотым троном! Окаменел! Тогда все повернулись ко мне!
– Вы потрясающий
– Он стоял, ни на что не реагируя, как мраморное изваяние в свою честь! – ни на кого не обращая внимания говорил Оливье. – Все гости, даже жалкие слуги, показывали на меня пальцами. Они кричали «Мастер проклял нашего короля своим тортом».
– Это серебряная пыльца. – деловито проговорил голем. – Мы же видели такое во время охоты на левиафана. Фея должна подуть…
– Она дула! – заорал Оливье. – Тысячу раз дула!
– Не помогло? – спросил я.
– Он стоит над троном, как статуя! Что ты натворил? Мой торт! Меня не было десять минут!
– Я ничего не делал. Фея испугалась, когда голем попал в сосуд своим снарядом и начала сыпать серебряной пыльцой. Я ее успокоил и она перестала.
Оливье смотрел на меня так, словно я объявил, что командую поглотителями магии.
– Ты же уничтожил меня, понимаешь? Стрескал и не подавился, проклятущий оборотень! – отчаянно крикнул он. – Не пройдет и двух дней, как все тридцать миров узнают, что я отравил своего лучшего клиента!
Дядя сел на пол, свесив ноги в дыру, и закрыл лицо руками.
– Потрясающе! Репертуарный театр меркнет! Какая живость языка и страсти! Позвольте поблагодарить вас! Я покорен! Прошу прощения, с моей стороны не вежливо вмешиваться в вашу беседу, тем более не представившись. Меня зовут Мровкуб Тридцать Первый, бывший архивариус Магистрата.
Он попытался поклониться, чуть не ударившись о стену за которую держался.
– Что такое магистрат? – пробормотал я.
– Очень приятно, господин бывший архивариус Мровкуб Тридцать Первый. – отозвался голем. – У моих спутников плохо с хорошими манерами, поэтому прошу их простить. Меня зовут Евлампий, исполнитель третьей категории канцелярии исполнения приговоров высшего суда Тринадцатого Темного Объединенного мира.
– Большая честь. Прошу прощения, господин Евлампий, у меня скверное зрение не извольте на меня оскорбляться, но должен признаться, к моему глубочайшему смущению, что не могу вас разглядеть.
– В том нет вашей вины, господин бывший архивариус, я столь мал, что для господина со слабым зрением, неразличим. Я имею несчастье быть прикованным к цепи оборотня и сопутствовать в его странствиях. – скромно ответил голем.
– Как все интересно и смешанно в реальном мире. Я отвык от всего настоящего. До случайного стечения обстоятельств, приведших меня в столь плачевное положение, я длительное время не покидал стен архива магистрата.
– Прискорбно слышать…
– Заткнитесь! От ваших светских бесед тошнит! – заорал Оливье.
– Вынужден представить и этого господина. – со вздохом сообщил Евлампий. – Он хорошо известен в тридцати мирах, как браконьер, пьяница и нарушитель общественного спокойствия…
Дядя зарычал.
– Но прежде всего, – поправился голем. – Он знаменит своим кулинарным мастерством. Мастер Оливье, и его ученик и помощник…
– Проклятый вредитель! – отчаянно взвыл дядя.
– Ужасно, что вы попали в столь щепетильную ситуацию. – не обратив внимания ни на тон, ни на оскорбления, уважительно проговорил архивариус. – Мое сочувствие с вами, поверьте. Мне жаль, что известный ученик подставил своего знаменитого учителя…
– И вышел сухим из воды! – выкрикнул дядя, и добавил чуть слышно. – Мы будто поменялись местами.
– Я должен обратить ваше внимание на то, что любое событие, долженствующее произойти в тридцати мирах в ближайшем будущем, не имеет для нас значения. Попавшие на каменную террасу, так летучие обезьяны, не без иронии, называют нашу тюрьму, смертники. Из этих камер нельзя выбраться. Путь один, вниз.
– Мы умрем? – дрожащим голосом спросил я.
– Рано или поздно, юноша, всех ждет смерть, таков закон нашей вселенной. – заметил архивариус.
Оливье громко вздохнул.
– Когда же вы заткнетесь? – спросил он, сдавив лицо руками.
– Позвольте спросить, господин бывший архивариус, почему вы так убежденно говорите о смерти? – уточнил Евлампий.
– Я в камере двадцать пять дней, к счастью, местная природа богата влагой и дожди, в здешних краях, не редкость, иначе, я давно бы погиб от жажды. Все, с кем я имел честь отбывать наказание, уже погибли. Скоро придет и мое время.
– Прошу вас, господин бывший архивариус, мы хотели бы услышать доскональный рассказ. – попросил голем.
– Конечно. – согласился я.
– Чтобы вам стало ясно, я расскажу устройство тюрьмы. Она пропитана древним колдовством, поверьте мне, я в этом разбираюсь. Пространство над нами, до карниза с которого сбрасывают смертников, зачаровано заклятьями отнятия веса. Поэтому, заключенные не разбиваются, а медленно падают, как невесомые пушинки. Пространство под нами, до земли, зачарованно противоположными заклятьями и прибавляют вес. От этого, падая, совершенно невозможно спастись.
Мровкуб Тридцать Первый прочистил горло.
– Прошу прощения. Я так давно не говорил, что мне тяжело произносить длинные речи.
– Ну и заткнулся бы. – проворчал Оливье.
– Заключенных не кормят и не поют водой. – как ни в чем не бывало продолжил архивариус. – Каждое утро проход в полу расширяется. Я здесь двадцать пять дней. Мне приходится стоять в углу на одном единственном камне. К счастью, в стене удобные выщерблины и я могу держаться. Уместно будет сообщить, что вам лучше разойтись по разным камерам, иначе, проход расширится слишком быстро.