Шрифт:
Пыльный город остался позади, старый микроавтобус уверенно карабкался в горы, позволяя насладиться видом на долину.
Я прилетел вчерашним рейсом, самолёт приземлился в Ньячанге. Очень грязный город! Удивительно, как богатство и роскошь здесь сочетаются с нищетой. А какое тут движение! Все куда-то спешат, никто не желает уступать дорогу, наверное, даже если случится авария, никто не остановится. Но зато водителя найти было несложно. Договорились, что отправимся в путь завтра. Ехать я хотел в Далат, точнее в одно место рядом с Далатом, но сегодня надо было отдохнуть.
Горы. Здесь они совсем не похожи на европейские. Красота. Автомобиль пыхтел, взбираясь всё выше, и выше, мимо проносились ярко-зеленые деревья, а когда мы проезжали какой-то маленький посёлок, мне запомнились тамошние домики: маленькие, ярко раскрашенные. Первый раз такие видел. Любуясь пейзажами, я слушал аудиокнигу, "Америку" Кафки. Не заметил, как прошло два часа. Задремал.
Проснулся от того, что автомобиль остановился.
– Chuyn g`i xy ra?[1] – спросил я.
– Xang du l`a kt th'uc![2] – донёсся до меня голос водителя.
Я успокоился. Водитель – худой мужчина лет сорока, может, старше – заливал в бак топливо из металлической канистры.
Я попытался снова заснуть. Не получилось. Стал разглядывать природу, но смотреть, признаюсь честно, было не на что. Бензин у нас закончился в не очень живописном месте: с одной стороны скала, с другой – обрыв. Я решил выйти из микроавтобуса, размяться. Подошёл к самому краю обрыва, столкнул носком ботинка небольшой камушек. Я не увидел и не услышал, как он упал, очень уж высоко.
Из-за поворота неожиданно появился человек. Немытый и грязный, одетый в какие-то лохмотья. " ," [3] – тихо произнёс он, обращаясь ко мне. Я его не понял, это был какой-то другой язык, не вьетнамский. Человек повторил. Водитель, заправивший к тому времени микроавтобус, подошёл к нам.
– , [4] – сказал он и протянул мужчине купюру, кажется, двадцать тысяч.
Странный путник удалился, повторяя:
– ! ! [5]
Мы сели в машину, поехали дальше. Далат был недалеко, но водитель не знал, что пункт моего назначения гораздо ближе. Монастырь Чук Лам. Там сейчас жил знаменитый русский поэт Павел Ревин. Ему уже седьмой десяток шёл, а он последний сборник выпустил на пятидесятилетие. Из России уехал в девяностые. Журналисты называют его затворником, отшельником, но те, кто общались с ним, утверждают, что он не глупый человек, понимает, что людям его судьба интересна, потому на вопросы приезжих соотечественников отвечает.
Я с детства увлекался его стихами, читал их ночью с фонариком, накрывшись одеялом. Ревин о многом писал: и о любви, и о природе, и о политике. За строки о любви его любили женщины, за строки о природе любили все, за строки о политике таскали по этапам. В девяностые он уехал из страны, ушёл тихо, почти никем незамеченный. Только потом люди стали задаваться вопросом, куда же пропал Павел Всеволодович. Поэт никогда и не скрывал местонахождения, дал даже одно интервью, в конце которого попросил журналистов наконец оставить его в покое. Но гостей он иногда принимал.
Оказавшись
Микроавтобус остановился. На этот раз потому, что водитель нажал на тормоза. Я вышел. "Cm n bn! Ch t^oi d^ay. Nu kh^ong tr li trong na ting dng h, bin mt. Bng c'ach n`ao d'o anh s nhn dc," [6] – крикнул я и вошёл на территорию монастыря.
Красота неописуемая! Но я здесь не ради неё, ради Ревина. Огляделся. У стены монастыря проходил молодой монах, я подошёл к нему и спросил:
– T^oi xin li l`am phin bn, ni t^oi c'o th t`im thy ... mt nh`a th? [7]
Он, видимо, понял, кого именно я ищу, ответил:
– T^oi ngh~i Revin d^au d'o trong vn [8]
Я поблагодарил его и продолжил поиски. Они были недолгими, поэт нашёлся за Пагадой. Павел Всеволодович сидел на лавочке и рисовал что-то в тетрадке, кажется, пейзаж.
– Можно присесть? – спросил я.
– Присаживайтесь, присаживайтесь, – Ревин даже не удивился русской речи, продолжил рисовать. Я увидел, что в тетрадке постепенно рождался пейзаж, пагода, деревья, люди. Закончив, поэт повернулся ко мне и спросил. – Что-то хотели спросить?
– Да. Павел Всеволодович, почему...
Он не дал мне закончить, перебил:
– Почему я уехал? Сплошной хаос, мне надо было привести мысли в порядок.
– Нет-нет, я хотел спросить, почему... Почему вы перестали писать? – выдавил я из себя. Сейчас всё решится: пишет или нет? Пишет или нет?
– Я пишу, – вздохнул поэт, – просто разочарование... Разочаровался в публике, в читателях. Да и не понравится вам то, что я сейчас пишу...
Внутри меня всё ликовало, радостно плясало и прыгало. Ревин пишет! Он не бросил поэзию! Не важно, что не публикует, главное, пишет!
– Спасибо, – тихо проговорил я с радостью в голосе. Собрался уже уходить, но Ревин окликнул меня.
– Постойте! Это всё, что вы хотели узнать? – спросил он.
Я вздохнул:
– Кажется, да.
– Интересно... Ко мне приходили с тысячами разных вопросов, но никто не спрашивал, пишу ли я ещё... Вы точно не хотите спросить ещё что-то? Знайте, второй шанс у вас вряд ли будет, я ухожу, ухожу на следующей неделе, надолго. Устал от бесконечных толп туристов. Уйду туда, где не будет никого, хочу посвятить остаток жизни творчеству. Только творчеству.
– Почему вы не вернётесь? – выпалил я то, что минут десять уже вертелось на языке. Глупый, конечно, вопрос. А что ему у нас делать? Да и какая разница, где быть одиноким творцом?
– Я хотел, честно хотел. Всё-таки там моя родина, мои близкие. Сейчас уже, конечно, нет... Никого, кроме внуков, не осталось. Но раньше... Я никогда не забывал о России, не забываю и сейчас, пишу о ней стихи, думаю о ней. Да, здесь я могу сосредоточиться на творчестве, но творчество это всё равно о родных местах. Сейчас уже поздно возвращаться, не в том я возрасте, чтобы что-то менять. Я привык к жизни здесь. К сожалению, и смерть, наверно, встречу в этих местах. А может, к счастью...