Тридцать три несчастья. Том 2. Небывалые неприятности
Шрифт:
– Что тебя так насмешило? – осведомилась Вайолет.
– Мне вдруг пришло кое-что в голову. Мы ведь идем в административное здание без разрешения. Значит, нам придется есть без ложки и без вилки.
– Что тут смешного! – запротестовала Вайолет. – А если на завтрак дадут овсянку? Будем есть руками?
– Уут, – успокоила ее Солнышко. Она хотела сказать: «Поверь мне, не так уж это и трудно». Отчего обе сестры присоединились к хохочущему брату.
Ничего веселого в жестоких наказаниях, назначаемых Ниро, конечно, не было, но при мысли о том, что они будут есть овсянку руками,
– Или яичницу! – высказала новое предположение Вайолет. – А вдруг дадут глазунью с жидкими желтками?
– Или блинчики в сиропе! – добавил Клаус.
– Суп! – выкрикнула Солнышко, и все трое опять покатились со смеху.
– А помните пикник? – сказала Вайолет. – Мы собирались на реку Рутабага, и папа до того захлопотался, что забыл взять ложки, вилки и ножи!
– Конечно помню, – подтвердил Клаус. – Мы потом ели кисло-сладкий соус из креветок руками.
– Липко. – Солнышко вытянула руки ладонями кверху.
– Еще бы, – подтвердила Вайолет. – Мы ходили к реке мыть руки, и я нашла чудное место, чтобы испробовать удочку, которую я сама изобрела.
– А я собирал с мамой чернику, – вспомнил Клаус.
– Эру-у, – добавила Солнышко, что значило примерно: «А я кусала камешки».
Как только они стали вспоминать тот день, им расхотелось смеяться. В сущности, это происходило не очень давно, но уже казалось далеким прошлым. После того как случился пожар, дети, разумеется, знали, что родителей нет в живых, но им чудилось, будто те куда-то уехали и скоро вернутся. Но сейчас, когда они вспоминали, как солнце играло на поверхности реки Рутабага, как родители потешались над ними, когда все трое перемазались кисло-сладким соусом из креветок, тот пикник отошел в такую даль, что они поняли наконец: родители не вернутся уже никогда.
– Но может быть, нам удастся вернуться туда, – тихонько проговорила Вайолет. – Может, мы еще побываем на той реке и будем опять удить рыбу и собирать чернику.
– Возможно, – согласился Клаус. Однако все Бодлеры знали: если когда-нибудь они и вернутся на реку Рутабага (кстати, у них не получилось), все равно это будет уже не то. – Возможно, и вернемся. Но сейчас главное – поговорить с Ниро. Вот и административное здание.
Бодлеры со вздохом вошли внутрь, пожертвовав своим правом пользоваться серебряными ложками и вилками. Они поднялись по лестнице на девятый этаж и постучались в дверь кабинета Ниро, удивляясь, что не слышат звуков скрипки.
– Входите, раз уж очень надо, – послышался голос, и сироты вошли.
Ниро стоял спиной к двери и, глядя в свое отражение в оконном стекле, перевязывал резинкой одну из косичек. Покончив с этим занятием, он поднял обе руки вверх.
– Дамы и господа! – провозгласил он. – Завуч Ниро!
Дети послушно зааплодировали. Ниро резко обернулся.
– Я ждал аплодисментов только одного человека, – сурово сказал он. – Вайолет и Клаус, вам входить сюда не полагается. И вам это известно.
– Просим прощения, сэр, – произнесла Вайолет. – Нам необходимо с вами поговорить кое о чем важном.
– Нам необходимо с вами поговорить кое о чем важном, – как всегда, передразнил
– Мы не займем много времени, – пообещал Клаус и остановился. Иногда бывает полезно остановиться, когда нужно подбирать слова с большой осторожностью. – Нас беспокоит, – продолжил он, очень, очень осторожно подбирая слова, – не пробрался ли уже Граф Олаф в Пруфрокскую школу.
– Чепуха, – отрезал Ниро. – А теперь уходите и дайте мне репетировать.
– Не обязательно чепуха, – не отступала Вайолет. – Олаф – мастер перевоплощений. Он может быть тут, у нас под носом, а мы и не догадываемся.
– Лично у меня под носом только мой рот, – возразил Ниро, – и он велит вам уйти.
– Графом Олафом может оказаться мистер Ремора, – высказал предположение Клаус. – Или миссис Басс.
– Мистер Ремора и миссис Басс преподают здесь больше сорока семи лет, – отмахнулся Ниро. – Я бы уж знал, что кто-то из них замаскирован.
– А как насчет работников столовой? – спросила Вайолет. – Они никогда не снимают металлических масок.
– Они носят их в целях безопасности. У вас, у сопляков, какие-то все дурацкие идеи. Ты, чего доброго, скажешь, будто Граф Олаф выдает себя за твоего дружка, ну, как его, тройняшку.
Вайолет покраснела.
– Дункан Квегмайр вовсе не мой дружок, – ответила она, – и он не Граф Олаф.
Но Ниро так увлекся своими идиотскими шутками, что не слышал.
– Как знать? – сказал он и опять засмеялся. – Хи-хи-хи. Может, он выдает себя за Кармелиту Спатс?
– Или за меня! – раздался у дверей голос.
Бодлеры резко обернулись и увидели учителя Чингиза с красной розой в руке и свирепым выражением глаз.
– Или за вас! – подхватил Ниро. – Хи-хи-хи. Вообразите, что этот тип Олаф притворяется лучшим учителем гимнастики в стране.
Клаус смотрел на учителя Чингиза и перебирал в уме все беды, которые тот причинил в обличье Стефано, ассистента Дяди Монти, и в обличье Капитана Шэма или Ширли и под всеми другими фальшивыми именами. Клаусу нестерпимо хотелось сказать: «Вы и есть Граф Олаф!» Но он понимал, что, если они притворятся, будто ему удалось их одурачить, им легче будет раскрыть его планы, какими бы они ни были. Поэтому Клаус прикусил язык, то есть попросту промолчал. Он не стал кусать себе язык, а раскрыл рот и рассмеялся.
– Вот смех! – солгал он. – Представляете, если бы вы и вправду были Графом Олафом! Забавно, да, учитель Чингиз? Ведь тогда ваш тюрбан был бы маскарадом!
– Мой тюрбан? – переспросил учитель Чингиз. Свирепое выражение глаз исчезло, он решил (и, разумеется, был не прав), что Клаус шутит. – Маскарад? Хо-хо-хо!
– Хи-хи-хи! – вторил ему Ниро.
Вайолет и Солнышко сразу смекнули, куда клонит Клаус, и решили ему подыграть.
– Ой, правда, учитель Чингиз, – воскликнула Вайолет, как будто тоже шутила, – снимите тюрбан, покажите вашу единственную бровь, не прячьте ее! Ха-ха-ха!