Триггеры
Шрифт:
— Ах, да. Я слышал, они снабдили мою речь субтитрами. Мой акцент правда настолько жуткий?
— Вы сказали, что пытаетесь разорвать связи.
— Да. конечно.
— Вы не можете, — сказала Рэйчел.
Сингх улыбнулся.
— Вы творите чудеса с моей уверенностью в собственных силах, мисс Коэн. Признаю, что пока у меня нет ни малейшей зацепки…
— Я хочу сказать, что вы не можете, — сказала Рэйчел. — Я этого не разрешаю.
— Простите?
Она потянулась в Оррину Джиллетту и взяла его руки в свои.
— Мне нравится быть
Сьюзан была ошарашена, как и, несомненно, Ранджип.
— Но мисс Коэн, — сказал он, — когда я выясню. как это сделать, скорее всего все связи будут разорваны одновременно.
— Мне плевать на связи между остальными, но вы не можете разорвать мою. Она важна для меня. И она важна для Оррина, ведь правда?
— Да, — ответил Джиллетт.
Сьюзан была совершенно сбита с толку.
— Но почему?
Джиллет посмотрел на неё. Рэйчел сжала его руку и сказала:
— Всё в порядке.
— Потому что, — сказал Джиллетт, — связь делает женщину идеальной любовницей. Она точно знает, что мне нравится; она знает всё, что ей нужно обо мне знать.
— И, — добавила Рэйчел, — я потом вспоминаю, как мы занимались любовью с его точки зрения — как он смотрел на меня, ощущал себя внутри меня.
При цвете лица Сингха сложно заметить, когда он краснеет, но ему явно было неловко.
— Ну, как сказал бы мой сын… — начал Ранджип, и продолжение возникло в голове у Сьюзан прежде, чем он закончил фразу, именно так, как обычно говорил Харприт: «В чём бы ни плыл ваш чёлн…» Но потом Ранджип качнул головой. — Но, как я сказал, я считаю, что решение проблемы будет из разряда «всё или ничего».
— Как бы то ни было, — сказал Джиллетт, — Рэйчел не даст согласия на процедуру.
— Что? — переспросила Сьюзан — но заметила, как Сингх нахмурился.
Джиллет повернулся к ней.
— Прежде, чем эта больница, или любая другая, сможет произвести над кем-то экспериментальную процедуру, этот кто-то должен дать на неё информированное согласие. Рэйчел такого согласия не даст.
— Все остальные хотят, чтобы связь исчезла, — сказал Сингх.
— Мне не интересно, чего хотят остальные, — сказала Рэйчел. — Вы говорите о внесении фундаментальных изменений в мой разум, в мои мыслительные процессы — и я это запрещаю.
— Но это был несчастный случай…
— Правильно: то, что вы со мной сделали, было сделано случайно. Но то, о чём мы говорим сейчас — преднамеренное воздействие, и я его не разрешаю.
— Но правда, мисс Коэн…
Джиллетт сложил руки на груди.
— Прислушайтесь к ней, профессор Сингх. Без информированного согласия пациента вы не можете производить над ней никаких операций — и вы это знаете. И вы совершенно точно не получите от неё — от моей клиентки — такого согласия.
— Это вопрос государственной безопасности, — сказала Сьюзан.
— С чего бы это? — спросил Джиллетт, поворачиваясь к ней. — Потому что вы так сказали? Да ладно! Рэйчел читает меня, я читаю охранника. Ради Бога, в этом нет никакой государственной безопасности — но будьте уверены, что мы с удовольствием вас засудим, если вы попытаетесь на этом настоять.
Стюардесса шла по салону, предлагая напитки. Дэррил заказал «пепси-колу», Бесси — кофе, и…
И когда стюардесса спросила, какой кофе она хочет, Бесси помедлила — то была та самая глупая пауза, которую он миллион раз наблюдал у белых людей, которые никогда в жизни не усматривали ничего расового во фразе «белое Рождество».
— Чёрный, — сказала она, наконец.
Бесси сидела у окна. Они откинули встроенные в спинку переднего сиденья столики и оказались фактически заблокированными до тех пор, пока не выпьют принесённые напитки. Это был идеальный момент — она не сможет отговориться необходимостью посетить уборную. Дэррил сделал глубокий вдох. Ему не хотелось говорить громко — не хотелось, чтобы услышали другие пассажиры.
— Вы знаете, что я знаю то, что знаете вы, — сказал он.
Она на мгновение пришла в замешательство, вероятно, пытаясь распутать многочисленные «знаю», но потом подняла голову и вызывающе выставила подбородок.
— Нет закона против мыслей, — сказала она. — Тут не Советский Союз.
Он нахмурился; она и вправду очень стара. Он попытался пошутить:
— И не Китай.
Но она уже взвилась.
— Именно. Я могу думать всё, что пожелаю.
— Да мэм, можете. Я не могу вам воспрепятствовать. Но…
Бесси, казалось, была довольна, что он замолчал; она повернулась и стала смотреть на облака — вероятно, радуясь, что все они белого цвета.
— Но, — продолжил Дэррил, — я хороший человек, мэм. Я каждый день служу своей стране. Я добр к моей матери, к моим братьям и сёстрам. Я не такой, каким вы меня — каким вы нас считаете.
— Я о вас ничего не знаю, — сказала Бесси.
— Совершенно верно, мэм. Не знаете. Вы думаете, что знаете, но на самом деле нет. Но я о вас знаю всё. Это не моё дело — я это понимаю. Но я с этим ничего поделать не могу. И знаете что, мэм? Я поискал — простите меня, но я это сделал. Поискал случаи, когда чернокожий причинил вам боль, обманул вас или украл у вас что-нибудь. Поискал случаи, когда один из нас сделал что-то, что оправдало бы то, что вы по отношению к нам чувствуете.
Она снова повернулась к нему лицом.
— Один из вас вторгается в мою личную жизнь прямо сейчас.
— Да, мэм, я это понимаю. То, что я делаю, неправильно, так ведь? Но, как вы сказали, нет законов против мыслей, и, по правде сказать, я даже не знаю, как заставить себя не думать о том или этом. — Он помолчал. — И не быть котелком, который смеётся над чайником за то, что тот чёрный [29] , — он слегка улыбнулся, чтобы дать ей понять, что знает, о чём говорит. — Но я не сомневаюсь, что вы делаете то же самое со Старателем — президентом Джеррисоном. Сомневаюсь, что вы это контролируете в большей степени, чем я.
29
Американская идиома: чайник высмеивает котелок за то, что тот покрыт сажей, хотя сам он точно так же чёрен от сажи.