Трилогия Харканаса. Книга 1. Кузница Тьмы
Шрифт:
– Повелитель, вы описываете весьма мрачный мир.
– Иногда проявляется и другая его сторона, едва заметная. Мимолетные поводы для радости, гордости. Но потом снова приходит страх, глубоко вонзая свои когти в сердце и душу. Иначе не бывает. Скажи, сержант, когда ты был маленьким, ты боялся темноты?
– Полагаю, в детстве все мы ее боялись.
– И что именно в ней нас пугало?
Раскан пожал плечами, глядя на мерцающее пламя. Костер был небольшой, готовый потухнуть в любой момент. Когда догорит последняя
– Вероятно, неизвестность, повелитель. То, что могло там прятаться.
– И тем не менее Матерь-Тьма выбрала ее в качестве своего одеяния.
У Раскана перехватило дыхание.
– Я уже давно не ребенок, повелитель. У меня нет причин бояться.
– Порой я думаю: а не забыла ли Матерь-Тьма свое собственное детство? Можешь ничего не говорить, сержант. Уже поздно, и мысли мои блуждают. Как ты справедливо заметил, мы давно уже не дети. В темноте больше не таятся кошмары, и миновало то время, когда неведомое нас пугало.
– Повелитель, можно теперь его остудить, – сказал Раскан, с помощью ножа снимая с огня котелок и ставя его на землю.
– Иди лучше к остальным, – махнул рукой Драконус, – пока мясо не превратилось в угли.
– А вы, повелитель?
– Чуть позже, сержант. Погляжу еще немного на те далекие солнца и поразмышляю о неведомой жизни под их лучами.
Раскан выпрямился, почувствовав, как щелкнули колени и протестуют уставшие в седле мышцы. Поклонившись своему господину, он направился к другому костру.
Когда Аратан открыл глаза, было темно. Он обнаружил, что к нему прижимается чье-то теплое тело, одновременно мягкое и многообещающе твердое. В ночном воздухе ощущался легкий пряный запах. Рядом с ним под тем же одеялом спала Ферен.
Сердце у юноши отчаянно заколотилось.
Из лагеря не доносилось ни звука, даже со стороны лошадей. Моргая, Аратан уставился на звезды, убедившись, что самые яркие из них находятся на своих местах. Он попытался думать о приземленном, стараясь не обращать внимания на дремлющую у него под боком женщину, чье тело было таким теплым.
Сагандер говорил, что звезды – всего лишь отверстия в ткани ночи, тонкие места в благословенной тьме, а когда-то очень давно звезд вообще не было и царила кромешная темнота. Это было во времена первых тисте, в Эпоху Даров, когда повсюду властвовала гармония, умиротворяя беспокойные сердца. С подобной трактовкой соглашались все великие мыслители, как заявлял его наставник в своей воинственной манере каждый раз, когда Аратан задавал неподобающие вопросы.
«Но откуда исходит свет? Что таится за вуалью ночи и как это могло не существовать в Эпоху Даров? Наверняка оно было там с самого начала. Или нет?»
Свет был подобен огню, ведущему вечную войну в попытках прорваться сквозь эту вуаль. Он родился, когда в душе тисте впервые возник разлад.
Но откуда возник разлад в мире и гармонии?
«Душа таит в себе хаос, Аратан. Искра жизни не ведает своей сути, зная лишь потребности. Если не управлять этой искрой посредством высших мыслей, она вспыхивает пламенем. Первые тисте впали в самодовольство, пренебрегая Даром. А те, кто поддался… что ж, именно их пылающие души ты видишь сквозь вуаль ночи».
Ферен пошевелилась и перевернулась на другой бок, оказавшись лицом к Аратану, а затем придвинулась ближе, положив руку ему на грудь. Юноша почувствовал ее дыхание на шее, прикосновение ее волос к ключице. Пряный запах, казалось, исходил отовсюду – от кожи и волос, от тепла тела.
Дыхание женщины на миг прервалось, а затем она, глубоко вздохнув, придвинулась еще ближе, пока Аратан не почувствовал, как к его руке прижимается сперва одна из ее грудей, а затем и другая.
А потом ладонь Ферен потянулась к его промежности.
Между ног у него затвердело, а потом стало мокро и скользко, но она лишь невозмутимо размазала пролившееся по его животу, а затем навалилась на Аратана, придавив сверху показавшейся невероятно тяжелой ногой. Подсунув другую ладонь под его ягодицы, она привлекла юношу к себе, стиснув между бедрами.
Она надвинулась на него, издав негромкий стон.
Аратан не понимал, что происходит. Он даже не знал, что, собственно, у нее между ног. Вряд ли она испражнялась через эту дыру – та находилась слишком уж спереди, разве что женщины были устроены совершенно иным, непостижимым образом.
Он видел совокупляющихся собак во дворе, видел, как Каларас яростно кроет кобылу, вонзая в нее свой красный клинок, но куда этот клинок входил, понять было невозможно.
Ферен начала тереться о него, отчего юношу бросило в жар. Схватив Аратана за запястья, она положила его ладони на свои ягодицы, оказавшиеся более полными и упругими, чем он представлял, и его пальцы погрузились в мягкую плоть.
– Двигай бедрами, – прошептала она. – Вперед и назад. Все быстрее и быстрее.
От былого замешательства не осталось и следа, ошеломление рассеялось как дым.
Вздрогнув, Аратан излил в нее семя, чувствуя, как его охватывает глубокая, теплая усталость. Когда Ферен позволила ему выскользнуть из нее, юноша перекатился на спину.
– Не так быстро, – сказала она. – Дай мне руку… нет, не эту, а другую. Опусти ее, увлажни пальцы… да, вот так. А теперь потри здесь, сперва не спеша, но потом все быстрее, когда услышишь, как участилось мое дыхание. Аратан, у занятий любовью есть две стороны. Ты свое уже получил, и мне понравилось. Теперь сам доставь мне удовольствие. Вы еще не раз меня отблагодарите – и ты, и каждая женщина, с которой ты возляжешь.