Трилогия Крысы (Слушай песню ветра. Пинбол-1973. Охота на овец. Дэнс, дэнс, дэнс)
Шрифт:
А какой текст может написать человек, посреди ночи роющийся в холодильнике на пустой кухне? Только вот такой и может.
Это я о себе.
2
История началась 8 августа 1970 года и закончилась через 18 дней – то есть, 26 августа того же года.
3
– ВСЕ БОГАТЫЕ – ГОВНЮКИ!
Крыса выкрикнул это мрачно, упираясь локтями в стойку и повернув голову ко мне.
Не исключено, что слова предназначались какой-нибудь кофемолке
Впрочем, никто вокруг и не слышал, как Крыса кричал. Тесное заведение было битком набито посетителями, и все орали точно так же. Зрелище напоминало тонущий пароход.
– Паразиты! – сказал Крыса и тупо помотал головой. – Они ведь, сволочи, сами ничего не могут. Как увижу богатую харю, так прямо с души воротит.
Я кивнул, не отрываясь от стакана со слабым пивом. Крыса замолк и уставился на свои тощие пальцы, поворачивая руки то так, то этак – будто грел у костра. Я смиренно поднял глаза к потолку. Пока он не проведет ревизию всех десяти пальцев, одного за другим, разговора не получится. Всегда так.
За лето мы с Крысой выпили 25-метровый бассейн пива и покрыли пол «Джейз-бара» пятисантиметровым слоем арахисовой шелухи. Если бы мы этого не делали, то просто бы не выжили, такое скучное было лето.
Над стойкой «Джейз-бара» висела гравюра, вся выцветшая от табачного дыма. Когда бывало нечем заняться, я глазел на нее часами, и она не надоедала мне. Изображение на ней подошло бы для теста Роршаха. Я, например, видел двух зеленых обезьян – они сидели друг напротив друга и перекидывались двумя сдутыми теннисными мячиками.
Когда я сказал об этом бармену Джею, он внимательно посмотрел на гравюру и флегматично произнес:
– Обезьяны так обезьяны…
– А ты что видишь? – допытывался я.
– Левая обезьяна – это ты, а правая – я. Я бросаю тебе пиво, а ты мне – деньги.
Я допивал пиво под глубоким впечатлением от сказанного.
– Тошнит меня от них!
Это Крыса закончил инспекцию своих пальцев и вернулся к разговору.
Богатых Крыса ругал не в первый раз – он их и вправду ненавидел. Сам был из семьи далеко не бедной – но, стоило ему об этом напомнить, отвечал: «Я же не виноват, что так вышло!». Иногда (чаще – перебрав пива), я говорил: «Нет, ты виноват!» – и после чувствовал себя препогано. В словах Крысы все же была доля истины.
– А знаешь, почему я богатых не люблю?
В тот вечер Крыса решил развить тему. Так далеко этот разговор еще не заходил.
Я помотал головой – не знаю.
– Потому что, вообще говоря, богатые совсем мозгами не шевелят. Без фонаря и линейки они и жопу себе почесать не смогут.
«Вообще говоря» было у Крысы излюбленным выражением.
– Понятно.
– Эти сволочи о главном не думают. Прикидываются только, что думают. А все почему?
– Ну, почему?
– Не надо им это. Конечно, чтобы стать богатым, голова немножко нужна. А чтобы им оставаться – уже нет. Это как спутник – ему тоже бензина не надо. Знай себе крутись. А я – не такой, и ты тоже не такой. Нам, чтобы жить, надо обо всем думать. От завтрашней погоды – и до размера затычки в ванной. Правильно?
– Ага.
– Ну вот.
Сказав все, что хотел, Крыса достал из кармана салфетку и со скучающим видом прочистил нос. Я никогда не мог понять, где он серьезен, а где нет.
– Но ведь, в конце концов, все умрут, – закинул я удочку.
– Само собой. Все когда-нибудь умрут. Но до этого надо еще полсотни лет жить. А жить пятьдесят лет, думая, – это, вообще говоря, гораздо утомительнее, чем жить пять тысяч лет, ни о чем не думая. Правильно?
А ведь правильно…
4
Я познакомился с Крысой три года назад, весной, когда мы поступили в университет. Оба сильно напились, и уже не вспомнить, по какому поводу, в пятом часу утра оказались в его черном шестисотом «фиате». Наверное, захотели кого-нибудь навестить.
Так или иначе, мы были пьяны в дым. Вдобавок, стрелка спидометра показывала восемьдесят. Нас спасла только улыбка Фортуны: снеся парковую ограду, пропахав клумбу рододендронов и со всего размаху въехав в каменный столб, мы не заработали ни ушиба.
Придя в себя, я вышиб ногой поломанную дверь и вылез наружу. Крышка капота отлетела метров на десять и приземлилась у клетки с обезьянами, а передок «фиата» вогнулся точно по форме столба. Грубо разбуженные обезьяны страшно негодовали.
Крыса сидел, вцепившись обеими руками в руль и согнувшись пополам, – но не потому, что повредил себе что-то, а потому что блевал съеденной час тому назад пиццей на приборную доску. Я забрался на крышу и через люк заглянул внутрь.
– Ты как?
– Да ничего… Малость перепил только. Блюю…
– Вылезти можешь?
– Если вытащишь.
Крыса заглушил двигатель, взял с приборной доски пачку сигарет и сунул ее в карман. Потом схватился за мою руку и медленно выбрался наружу. Сидя на крыше «фиата» и глядя на начинавшее белеть небо, мы выкурили по нескольку сигарет. Мне почему-то вспоминался фильм про танкистов с Ричардом Бёртоном в главной роли. Уж не знаю, о чем думал Крыса.
– Да-а-а… – сказал он минут через пять. – Повезло нам с тобой. Ты подумай, ни царапины. Разве такое бывает?
– И не говори, – ответил я. – Только машине-то, наверное, кранты?
– Да бог с ней. Машину можно новую купить. Везение не купишь!
Я с удивлением посмотрел на него.
– Ты что, богатый?
– Похож, да?
– Так это же хорошо…
Крыса не ответил, только недовольно потряс головой. И повторил:
– А все-таки нам с тобой повезло.
– Это точно…
Затоптав сигарету, Крыса щелчком пальца забросил окурок в клетку к обезьянам.
– Слушай, – сказал он, – может, нам с тобой объединиться в команду? Мы, за что ни возьмемся, все так славно получается!