Трилогия о капитане Немо и «Наутилусе» в одном томе
Шрифт:
Когда Талькав говорил о питьевой воде озера Салинас, он, в сущности, имел в виду не самое озеро, а пресные речки, впадающие в него во многих местах. Но в данное время и они пересохли: все выпило палящее солнце. Легко представить себе то подавленное состояние, которое овладело нашими путешественниками, измученными жаждой, когда они увидели высохшие берега озера Салинас.
Надо было немедленно принять какое-нибудь решение. То незначительное количество воды, какое еще сохранялось в бурдюках, было наполовину испорчено и не могло утолить жажду. А она жестоко давала себя чувствовать. И голод и усталость забывались перед этой насущной потребностью. Изнуренные путешественники приютились в руха — кожаной палатке, раскинутой и оставленной туземцами в небольшом овраге. Лошади, лежа
Когда все разместились в руха, Паганель обратился к Талькаву с просьбой высказать свое мнение относительно того, что следует предпринять. И географ и индеец говорили быстро, но Гленарвану все же удалось разобрать несколько слов. Талькав говорил спокойно, а Паганель жестикулировал за них обоих. Их диалог длился несколько минут, после чего патагонец, замолчав, скрестил руки на груди.
— Что он сказал? — спросил Гленарван. — Мне показалось, что он советует нам разделиться.
— Да, на две группы, — ответил Паганель. — Те, у кого лошади еле передвигают ноги, пусть как-нибудь продолжают свой путь вдоль тридцать седьмой параллели. Те же, у которых лошади в лучшем состоянии, должны, опередив первый отряд, отправиться на поиски реки Гуамини, которая впадает в озеро Сан-Лукас в тридцати одной миле [48] отсюда. Если воды в этой реке достаточно, второй отряд подождет первый на ее берегах. Если же Гуамини также пересохла, то отряд направится обратно навстречу товарищам, чтобы избавить их от напрасного перехода.
48
Тридцать одна миля — 50 километров. (Примеч. автора.)
— А тогда что делать? — спросил Том Остин.
— Тогда придется спуститься на семьдесят пять миль к югу, к отрогам Сьерра-Бентана, а там рек очень много.
— Совет неплох, — сказал Гленарван, — и нам нужно немедленно последовать ему. Моя лошадь, еще не очень пострадала от недостатка воды, и я предлагаю себя в спутники Талькаву.
— О сэр, возьмите и меня с собой! — взмолился Роберт, как будто дело шло об увеселительной поездке.
— Но сможешь ли ты поспевать за нами, мальчик?
— Да! У меня хорошая лошадь. Она так и рвется вперед… Так как же, сэр?.. Прошу вас!
— Хорошо, едем, мой мальчик, — согласился Гленарван. Он, в сущности, был очень рад, что ему не придется расставаться с Робертом. — Не может же быть, в самом деле, чтобы нам втроем не удалось найти какой-нибудь источник свежей и чистой воды!
— А я? — спросил Паганель.
— О, вы, милейший Паганель, останетесь с запасным отрядом, — отозвался майор. — Вы слишком хорошо знаете и тридцать седьмую параллель, и реку Гуамини, и вообще все пампасы, чтобы покинуть нас. Ни Мюльреди, ни Вильсон, ни я — никто из нас не будет в силах добраться до места, которое Талькав назначит для встречи. Под знаменем же храброго Жака Паганеля мы смело двинемся вперед.
— Приходится покориться, — согласился географ, очень польщенный тем, что его поставили во главе отряда.
— Но смотрите только не будьте рассеянны, — прибавил майор, — не приведите нас туда, где нам нечего будет делать: например, обратно к берегам Тихого океана!
— А вы-таки заслуживали бы этого, несносный майор!.. — смеясь, сказал Паганель. — Но вот что скажите мне, дорогой Гленарван: как будете вы объясняться с Талькавом?
— Я полагаю, что нам с патагонцем не придется разговаривать, — ответил Гленарван, — но в каком-нибудь экстренном случае тех испанских слов, которые я знаю, хватит для того, чтобы мы поняли друг друга.
— Так отправляйтесь в путь, мой достойный друг, — ответил Паганель.
— Сначала поужинаем, — сказал Гленарван, — а за тем, если сможем, поспим перед отъездом.
Путешественники закусили всухомятку, что, конечно, мало подкрепило их, а затем, за неимением лучшего, улеглись спать. Паганелю снились потоки, водопады, речки, реки, пруды, ручьи, даже полные графины — словом, снилось все, в чем обычно содержится питьевая вода. То был настоящий кошмар.
На следующий день, в шесть часов утра, лошади Талькава, Гленарвана и Роберта Гранта были оседланы. Их напоили оставшейся в бурдюках водой. Пили они с жадностью, но без удовольствия, ибо вода эта была отвратительная. Когда лошади были напоены, Талькав, Гленарван и Роберт вскочили в седла.
— До свиданья! — крикнули остающиеся.
— Главное, постарайтесь не возвращаться! — добавил Паганель.
Вскоре патагонец, Гленарван и Роберт потеряли из виду маленький отряд, оставленный на попечении географа.
Desertio de las Salinas, то есть пустыня озера Салинас, по которой ехали наши всадники, представляла собой равнину с глинистой почвой, поросшую чахлыми кустами футов в десять вышиной, низкорослыми мимозами (курра-мамель) и кустообразными растениями юмма, содержащими много соды. Кое-где встречались обширные пласты соли, отражавшие с необыкновенной яркостью солнечные лучи. Если бы не палящий зной, эти баррерос [49] можно было бы легко принять за обледенелые участки земной поверхности. Контраст между сухой, выжженной почвой и сверкающими соляными пластами придавал пустыне своеобразный и интересный вид.
49
Баррерос — Земли, пропитанные солью. (Примеч. автора.)
Совершенно иную картину представляет находящаяся в восьмидесяти милях южнее Сьерра-Бентана, куда, если пересохла река Гуамини, пришлось бы спуститься нашим путешественникам. Этот край, обследованный в 1835 году капитаном Фиц-Роем — главой экспедиции на «Бигле», — необыкновенно плодороден. Здесь находятся роскошные, лучшие на индейских землях пастбища. Северо-западные склоны Сьерра-Бентана покрыты пышными травами; ниже расстилаются леса, богатые разнообразными видами растений. Там растет альгаробо — род рожкового дерева, плоды которого сушат, размельчают и готовят из них хлеб, весьма ценимый индейцами; белое квебрахо — дерево с длинными, гибкими ветвями, напоминающее нашу европейскую плакучую иву; красное квебрахо, отличающееся необыкновенной прочностью; легко воспламеняющийся наудубай, часто являющийся причиной страшнейших пожаров; вираро, со своими лиловыми цветами имеющее форму пирамиды; и, наконец, восьмидесятифутовый гигант тимбо, под колоссальной кроной которого может укрыться от солнечных лучей целое стадо. Аргентинцы не раз пытались колонизировать этот богатый край, но им так и не удалось преодолеть враждебность индейцев.
Конечно, такое плодородие данной местности говорило о том, что сюда несут свои воды многочисленные речки, свергаясь по склонам горной цепи. И в самом деле, речки эти даже во время сильнейших засух никогда не пересыхают. Но чтобы добраться до них, нужно было продвинуться к югу на сто тридцать миль. Вот почему Талькав был несомненно прав, решив сначала направиться к реке Гуамини: это было и гораздо ближе и в нужном направлении.
Лошади наших трех всадников быстро неслись вперед. Эти превосходные животные, видно, инстинктивно чувствовали, куда направляли их хозяева. Особенно резво держала себя Таука. Она птицей перелетала через пересохшие ручьи и кусты курра-мамель. Лошади Гленарвана и Роберта, увлеченные ее примером, смело следовали за ней, хотя и не с такой легкостью. Талькав, словно приросший к седлу, служил также примером для своих спутников.
Патагонец часто оглядывался на Роберта. Видя, что мальчик крепко и правильно сидит в седле, наблюдая его выставленную вперед грудь, свободно опущенные ноги, прижатые к седлу колени, он выражал свое удовольствие одобрительным криком. Действительно Роберт Грант становился превосходным наездником и заслуживал похвалы индейца.
— Браво, Роберт! — поощрял мальчика Гленарван. Талькав, видимо, доволен тобой.
— Чем же он доволен, сэр?
— Доволен твоей посадкой.
— О, я крепко держусь, вот и все, — краснея от удовольствия, ответил мальчуган.