Трилогия о королевском убийце
Шрифт:
— Я Новичок, — поспешно выпалил я.
Глаза ее удивленно расширились, а потом она рассмеялась над тем, что восприняла как шутку. Барьер между нами лопнул как мыльный пузырь, и внезапно я увидел Молли такой, какой она была раньше. Между нами вновь была та же теплота, которая больше всего напоминала мне о Востроносе. Неловкость исчезла.
Вокруг дерущихся женщин собралась толпа, но мы оставили ее позади и пошли вниз по улице. Я похвалил наряд Молли, и она спокойно сообщила мне, что носит юбки уже несколько месяцев и предпочитает их брюкам. Эта принадлежала ее матери; ей сказали, что теперь нигде не найти такой хорошей
Наши локти дружески соприкасались, а Молли весело болтала. У нее на руке тоже была корзина — она сказала, что там лежат несколько пакетов и связки трав для ароматизации свечей. По мнению Молли, пчелиный воск впитывал запахи гораздо лучше, чем сало. Она делала лучшие благовонные свечи в Баккипе; это признавали даже два других свечника. «Вот эту понюхай, эту. Правда, замечательно?» Это была лаванда. Любимый запах ее матери и самой Молли. Это фруктовый сок, а это пчелиный бальзам. А тут молотильный корень, она его не любит, нет, но некоторые говорят, что из него выходят хорошие свечи, чтобы разгонять головную боль и зимнее уныние. Мэвис Тредснип сказал ей, что мать Молли смешивала его с другими травами и делала замечательные свечи, такие, которые могли успокоить даже младенчика с коликами. Так что Молли решила попробовать, поэкспериментировать и посмотреть, не удастся ли ей найти нужные травы и воспроизвести рецепт матери. Ее спокойная гордость своими познаниями и мастерством вызвала во мне жгучее желание хоть как-то поднять себя в ее глазах.
— Я знаю молотильный корень, — вспомнил я. — Некоторые делают из него мазь для больных плеч и спины. Вот почему он так называется. Но если сделать из него тинктуру и смешать с вином, это не будет иметь никакого вкуса и заставит взрослого человека проспать весь день, всю ночь и потом еще один день, а ребенка убьет во сне. — По мере того как я говорил, глаза Молли расширялись, а при последних словах на ее лице отразился ужас. Я замолчал и снова почувствовал сильную неловкость.
— Откуда ты знаешь… такие вещи? — спросила она, задыхаясь.
— Я… я слышал, как старая бродячая акушерка разговаривала с нашей акушеркой в замке, — импровизировал я. — Это была… грустная история, которую она рассказывала. О том, как раненому человеку хотели помочь заснуть, а его ребенок тоже отпил немного. Очень, очень грустная история.
Ее лицо смягчилось, и я почувствовал, что она снова потеплела ко мне.
— Говорю это тебе только для того, чтобы ты была осторожнее с этим корнем. Не оставляй его где попало, чтобы его случайно не нашел ребенок.
— Спасибо. Не буду. Ты изучаешь корни и травы? Я не знала, что писаря могут интересовать такие вещи.
Внезапно я понял, что она считает меня помощником писаря. Никаких причин ее разубеждать не было.
— Федврен чего только не использует для красок и чернил. Некоторые копии он делает очень простыми, но зато другие разукрашены птицами, кошками, черепахами и рыбами. Он давал мне посмотреть травник, где показано, как рисовать в обрамлении страницы зелень и цветы каждого растения.
— Это я бы очень хотела увидеть, — сказала Молли искренне, и мне тут же захотелось стащить этот травник и показать ей.
— Может быть, я смогу достать тебе копию почитать. Не насовсем, а только чтобы полистать несколько дней, — предложил я нерешительно.
Молли засмеялась, но в ее смехе было легкое раздражение:
— Как будто бы я умею читать! О, но я думаю, что ты-то подобрал пару букв, бегая по поручениям писаря.
— Подобрал, — сказал я и показал ей свой список и признался, что могу прочитать в нем все семь слов.
К моему удивлению, в глазах Молли мелькнула зависть.
Вдруг Молли сбавила шаг, между нами возникла какая-то неловкость, и я понял, что мы подходим к свечной мастерской. Я подумал, по-прежнему ли отец бьет ее, но не посмел спросить об этом. По крайней мере, на лице Молли не было никаких следов побоев. Мы подошли к дверям мастерской и остановились. Молли внезапно пришла к какому-то решению, потому что положила руку на мой рукав, набрала в грудь воздуха и спросила:
— Как думаешь, ты сможешь прочитать для меня кое-что? Ну, хотя бы что удастся разобрать.
— Попробую.
— Когда я… Теперь, когда я стала носить юбки, мой отец отдал мне вещи моей матери. Когда была девочкой, она работала горничной и там научилась грамоте. У меня есть несколько исписанных ее рукой табличек. Мне бы хотелось знать, что там написано.
— Попробую, — повторил я.
— Мой отец в лавке.
Больше она ничего не прибавила, но что-то в том, как ее сознание отзывалось во мне, сказало мне достаточно.
— Я должен принести писарю Федврену две восковые свечи, — напомнил я. — Мне попадет, если я вернусь без них.
— Не показывай, что мы хорошо знакомы, — предупредила Молли и открыла дверь.
Я последовал за ней, но не сразу, как будто мы лишь случайно оказались у дверей лавки в одно и то же время. Но моя предосторожность оказалась излишней. Отец Молли крепко спал в кресле у очага. Я был потрясен переменой в нем. Он и прежде был худым, но сейчас превратился в настоящий скелет. Кожа на его лице сморщилась, как печеное яблоко. Уроки Чейда не прошли даром. Я посмотрел на ногти и губы этого человека и, даже стоя на другом конце комнаты, понял, что долго он не протянет. Вероятно, он больше не бил Молли, у него просто не было на это сил. Молли сделала мне знак, чтоб я не шумел. Она исчезла за занавеской, отделяющей их жилье от магазина, предоставив мне осматривать помещение лавки.
Это была приятная комната, небольшая, но с более высоким потолком, чем в большинстве домов Баккипа. Я подозревал, что лавка выглядела такой опрятной и уютной только стараниями Молли. Приятные запахи и мягкий свет плодов ее ремесла. Свечи висели на штырях специальной вешалки попарно, соединенные длинными фитильками. Толстые практичные свечи для кораблей были сложены на полке. Среди всего прочего даже были выставлены три глазированные глиняные лампы для тех, кто мог это себе позволить. Кроме того, на полках стояли горшки с медом — естественный побочный продукт пчелиных ульев, которые Молли держала на заднем дворе лавки, чтобы собирать воск для своего лучшего товара.