Тринадцать пуль
Шрифт:
Медленно, помня о поломанных ребрах в грудной клетке, Лора поднялась на ноги и огляделась по сторонам. Райса нигде не было. Немертвые со своим костром были на другой половине завода. Во сне она переползла, а может, ее перенесли подальше, и теперь она находилась вне зоны слышимости своих тюремщиков. Никто за ней не следил. И ничто не мешало ей сбежать.
Она почувствовала, словно ей окатили спину ледяным душем. Это было невозможно. Она получила помилование — почему-то вампир и его приспешники стали игнорировать ее. Или они думали, что она все еще без сознания и бродит по заводу как лунатик? Или они решили, будто она настолько слаба,
Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой, и Лора это знала. Наверное, какая-то ловушка. Но она прекрасно понимала, что ей необходимо использовать малейшую возможность, которая только появится, чтобы освободиться. Не спуская глаз с немертвых у костра, она бросилась к стене, где были свалены в кучу сломанные тележки — небольшие вагонетки, в которых когда-то перевозили слитки из одного конца завода в другой. Выщербленное дерево и ржавые колеса громко заскрипели, когда она стала взбираться по ним вверх, но сделать это тихо никакой возможности не было. Груда закачалась у нее под ногами, но все же оказалась достаточно надежной, чтобы добраться по ней до нижнего края высоких окон.
Она отыскала приоткрытую створку, отверстие шириной с ее руку. Окно было затянуто проволочной сеткой. Осколки разбитого матового стекла все еще висели на проволоке. Она осторожно стряхнула их и выглянула наружу.
Луна освещала сельский пейзаж, живую картину, на которой черные деревья гнулись и качались на холодном ветру. Прямо за заводом было ровное поле, когда-то, наверное, оно было парковкой или же сортировочным депо, но теперь заросло сорняками и не использовалось вообще никак. Несколько рядов пятидесятигаллонных нефтяных цистерн стояли забытые, проржавевшие насквозь прямо под ней.
Выход был только один. Лора находилась на высоте примерно двадцати футов. Даже если ей удастся как-то пробраться сквозь сетку, ей придется прыгать на неизвестную поверхность и надеяться, что при этом она не сломает ноги.
Что-то шевельнулось позади нее, и она запаниковала, едва не свалившись в груды сломанных вагонеток. Она обернулась и увидела посреди завода отряд немертвых. Они не смотрели на нее, хотя и должны были видеть, — но почему? Может, зрение у них было не таким хорошим, как у нее? Может, она их переоценила?
Кэкстон снова повернулась к разбитому окну. Это было хорошо, это помогало. Хотелось просто сделать глоток свежего воздуха. Она понимала, что через минуту ее обнаружат и снова усыпят. Но даже один только взгляд на залитые луной деревья стоил усилий.
Она глубоко вдохнула — и едва не задохнулась. Воздух снаружи был пропитан вонью преющего навоза. Она отвернулась от окна и постаралась не закашляться.
Немертвые тянули цепь, свисавшую с потолка. Цепь загремела, ударяясь об их костлявые руки, и внезапно начала жить своей жизнью. Противовес стремительно полетел вниз, а цепь понеслась к потолку. К противовесу был привязан какой-то холщовый сверток.
Кэкстон не удивилась, когда немертвые перерезали веревку и она увидела человеческий труп, труп женщины плотного телосложения в коричневой форме водителя Объединенной службы доставки посылок. Она была очень бледна, это означало, что из нее высосали кровь. Одна из жертв Райса.
Немертвые осторожно положили ее на пол, расстегнули на ней одежду, но снимать не стали. Выглядело это так, словно они пытались устроить ее поудобнее, что было весьма странно.
Тогда вампир вышел из тени. Все это время он лежал не далее чем в двадцати шагах от нее на куче застывшего шлака. Надежда покинула Лору, она исчезла, как вода в канализационном сливе. Все это время, пока она лазила по сломанным тележкам и вдыхала вонючий воздух снаружи, он, наверное, следил за ней. Ну конечно же следил. Он же не дурак, чтобы дать ей свободно разгуливать.
Впрочем, на нее Райс даже не взглянул. Он подошел к трупу и дотронулся одной рукой до груди мертвой женщины. Его ладонь прижалась к тому месту, где было ее сердце. Он пристально всмотрелся в остекленевшие, невидящие глаза и забормотал что-то низким, рокочущим голосом.
Тело женщины стало извиваться, мышцы под одеждой задергались.
— Вернись, — приказал ей Райс.
Он звал ее — в буквальном смысле возвращая из смерти.
— Вернись и служи мне. Вернись и служи мне!
Судороги превратились в конвульсии, каблуки скребли пол, голова моталась из стороны в сторону. Она была словно рыба, выброшенная на сухое дерево причала. Тело закаменело в спазме, и кислый запах разлился в воздухе, похожий на запах за окном, но намного сильнее и острее. Когда женщина потянулась к своему лицу, из ее пальцев вылезли жуткие когти. Она медленно села и принялась сдирать кожу со щек.
Она стала кричать, когда полосы кожи начали сползать с ее лица, но она непрерывно вонзала ногти в лоб и щеки — что бы ни случилось, раздирание лица было важнее. Она собиралась содрать его полностью, кусок за куском. Так Кэкстон увидела рождение новой немертвой взамен тому, кого Райс бросил в огонь.
Райс почувствовал ее отвращение. Он повернулся, чтобы взглянуть на Кэкстон, и долгую минуту они просто смотрели друг другу в глаза. Кэкстон поняла, что он роется у нее в голове, будто в картотеке ее разума, все ищет чего-то и не находит. Вампир был расстроен, зол, возбужден, но как только она почувствовала эти эмоции в нем, он использовал физическую связь, которая была между ними. Ее тело стало корчиться, будто коснулось проволоки под напряжением. Райс отвел взгляд, и Кэкстон, тяжело дыша, обрушилась назад, на вагонетки. Глаза закрылись, и…
…она снова была на горящем заводе и по-прежнему цеплялась за цепь. Ей не верилось, что она все еще держится. Ей внезапно захотелось сдаться, захотелось очень-очень сильно. Она мысленно представляла, как это будет. Через несколько секунд ее тело пролетит через пустое пространство. Она столкнется внизу с поверхностью раскаленного металла. Кожа мгновенно воспламенится. Мускулы и плоть продержатся лишь на мгновение дольше. А потом наступит боль. Она была уверена эта боль будет не сравнима ни с чем, что ей доводилось испытывать прежде. Но только на мгновение. А потом… что? Забвение? Небытие?
Как же соблазнительно это было… как соблазнительно — бросить все. Еще раньше, прежде чем она оказалась заключенной в гробу, она задумывалась о своей жизни. О том, как она ничтожна. Работала на износ ради похвалы начальства, Аркли, ее покойного отца. А потом Диана, Диана, которую она так любила, Диана, которая угасала у нее на глазах. Диана, когда-то яркая, живая, сексуальная, а теперь проводящая на кушетке все свободное время. Кэкстон приедет домой и найдет ее там, завернутую в плед, смотрящую светские сплетни по телевизору. Или даже глядящую в никуда, с глазами, даже не обращенными к экрану. Кэкстон поклялась спасти Диану, вернуть ее к жизни. Но терпела неудачу и понимала это. Если уж на то пошло, это Диана тащила ее вниз.