Тринадцать пуль
Шрифт:
Гроб снова поднялся и опустился. Потом опять и опять. Лора поняла, что происходит. Отверстие от пули стало темным, потому что они оказались внутри какого-то строения. А подъемы и падения означали, что немертвые тащат гроб по ступенькам.
Она попыталась считать их, но сбивалась со счета каждый раз, когда гроб ухал вниз. Спуск оказался долгим, и Лора не знала, сколько времени он продолжается. Ей казалось, будто она свободно парила в пространстве, а потом огромные пальцы крепко хватали ее, и гигантская призрачная рука неистово сотрясала ее тело.
Она сначала и не заметила, когда спуск прекратился. Немертвые поставили гроб без всякого предупреждения, дно скрипнуло на каменном или бетонном полу. Потом она услышала их шаги, эхо шагов, которое становилось все тише и тише, удаляясь от нее.
Потом все стихло.
Она снова и снова колотила по крышке гроба, надеясь услышать в ответ скрипучие голоса.
— Эй! — кричала она, мечтая, чтоб хоть кто-нибудь, кто угодно, ответил ей.
Да, она выстрелила в одного из них, но разве это не разожгло в них желания помучить ее еще?
— Эй вы, уроды! — кричала она. — Эй, это я вам, придурки безлицые! Скажите хоть что-нибудь!
Но она слышала только собственный голос, больше ничего.
— Вы не можете просто бросить меня тут! — истерически закричала она.
Но она знала, что могут и, более того, именно это они сделали только что.
36
Кэкстон спала.
Ее тело все-таки сдалось, паника отступила, силы ее покинули, и сон обрушился на нее, как темные волны, бьющиеся о берег на планете, на которой никогда не бывает солнца. Внутри гроба ее дыхание стало легким, глаза закрылись. Она крепко спала.
Если ей что-то и снилось там, в темном забытьи, потом она ничего не могла вспомнить. У нее было чувство, будто она катится во тьму, катится, летит через бесконечное, лишенное света пространство. Во сне страха не было, хотя ей казалось, будто она кричит, дрожа от ужаса, а пульс ее бешено стучит. Глаза Лоры распахнулись, она проснулась и замерла, тихо лежа на обивке гроба. Прокашлялась, моргнула и попыталась смириться с тем, куда она попала, пробудившись к жизни. Это было нелегко.
Крошечный лучик света просачивался сквозь дырку от пули в крышке гроба. Он был таким бледным и призрачным, что показался ей галлюцинацией, но чем дольше она смотрела, тем ярче он становился. Он плясал и колебался из стороны в сторону, и вскоре к нему присоединился звук, повторяющийся, шлепающий, шаркающий на два такта: шлеп-шлеп, шлеп-шлеп.
По камню ступали босые ноги. А свет качался из стороны в сторону и был теплого желтого цвета пламени свечи.
— Эй, — шепнула Лора, но горло у нее пересохло, пересохло до боли, будто оно было наглухо забито.
Кэкстон попыталась сглотнуть, но горло не прочищалось. Она все кашляла, кашляла, и тут шаги замерли. Лора затаила дыхание в надежде, что шарканье раздастся снова, боясь того, что ее оставят одну в этом гробу, хотя знала: кто бы ни издавал этот звук, какой бы кошмар ни подступал к ней, это не друг, не спаситель, это чудовище.
Шаги приблизились, свет стал ярче. Он передвинулся на одну сторону и замер на месте, словно тот, кто нес свечу, поставил ее на пол возле гроба. Кэкстон попыталась дышать как можно спокойнее.
Гроб качнулся из стороны в сторону, когда незримое чудовище схватилось за крышку. Оно не издало ни звука, ни хрипа, ни вздоха. Гвозди в дереве взвизгнули и вырвались. Крышка тут же отошла в сторону, воздух хлынул в гроб, а Лора зажмурила глаза даже от небольшой по яркости свечи. Она увидела над собой потолок, наверное, футов пятнадцати высотой, купол, сложенный из кирпичей, который поддерживали крепкие квадратные колонны. С обеих сторон она увидела стены погреба, уставленные стеллажами, полками, ломящимися от банок, картонных коробок и свернутых одеял. Она совершенно не понимала, где находится.
В поле зрения Лоры появилось бледное лицо. Лора надеялась, что это немертвый, но надежды были тщетны. Она увидела круглую, безволосую голову, треугольные уши, и лицо Эфраина Райса глянуло на нее сверху вниз. Глаза у него превратились в темные щелки, отливавшие красным в колеблющемся свете. Его рот был полон тошнотворных зубов. Лора почувствовала, что Райс только что проснулся, что он еще наполовину сонный, как и сама она. Неужели она пробыла в гробу целый день наедине со своими снами?
Райс был одет только в спортивные штаны. Его кожа была белоснежной, лишь чуточку тронутой оттенком розового, отчего вид был не здоровый, а лихорадочный. Он нагнулся ближе, пока лицо его не оказалось дюймах в восемнадцати от ее лица. Лора почувствовала то же отсутствие тепла или человечности, которое она запомнила, когда стояла возле Жюстины Малверн. На этот раз это ее не удивило.
Райс смотрел ей в глаза. Она попыталась отвернуться, но он схватил ее за подбородок и держал так уверенно и крепко, будто ее лицо было намертво прикреплено к ею руке. У нее ни за что не хватило бы сил разорвать эту хватку.
Глаза Райса расширились, и она увидела, что по его зрачкам скатываются кровавые слезы, словно кровь заменила в его теле любую другую жидкость. Она увидела, как стали расширяться его зрачки, становясь все больше и больше, пока не заполнили собой половину ее обзора. Ее и раньше гипнотизировал вампир, но теперь это было ничто по сравнению с параличом, который наступал вслед за этим. Тогда главным было то, что все чувства ее словно омертвели и притупились. На этот раз она абсолютно ясно, почти до боли осознавала все происходящее. Что-то протянулось из его сознания в ее. Это что-то двигалось тихо, почти незаметно, но было абсолютно реальным. Все происходило в ее мыслях, конечно, но это сопровождалось физическим ощущением, очень неприятным ощущением проникновения.
Кэкстон никогда не насиловали. Правда, был в средней школе мальчишка, который не понял, что она имела в виду, когда сказала, что хотела бы подождать, сберечь себя. По правде говоря, она и сама себя не понимала и не знала, как остановить его, когда он совал свои руки ей под одежду и хватал ее, больно стискивая. Однажды после школы они пришли к ней домой, и он достал свой член и стал тереться им о тыльную сторону ее ладони, умоляя ее повернуть руку и потискать его так же, как обычно он тискал ее. От этой просьбы, от его отчаяния ей стало дурно, и она отдернула руку. Тогда он встал возле кровати и навис над Лорой. Она очень испугалась, ведь никого, кроме них, дома не было, а отец вернется только после шести.
— Отсоси, — сказал он, и его достоинство оказалось перед ней. — Отсоси.
Его голос был каким-то надломленным, резким и потенциально опасным.
Она разразилась слезами, жуткими паническими рыданиями, и пристыженный мальчишка ушел. Больше он никогда не разговаривал с ней. Это был последний раз, когда она пыталась сходить на свидание с мальчиком. Шестью месяцами позже она впервые втрескалась в девчонку и поняла наконец, кто она такая. И каждый раз теперь при мысли о парнях ее передергивало.