Тринадцать шагов вниз
Шрифт:
Играла тихая музыка — классика, в которой Нерисса ничего не понимала, но эта вещь ей понравилась. Приятная, спокойная, без ударных. Не считая вечеринки у родителей, это была первая, где не напивались, не закрывались в спальне с кем попало, не вели заумных бесед и не говорили непристойностей. Это могло показаться скучным, но скучно не было.
Ее брат и невестка, оба юристы, рассказывали о недавних делах в суде. Потом речь зашла о рынке, о котором Дарел любил разговаривать так же, как и о политике. Обсуждали различные мнения о том, что происходит в Ираке. У Нериссы спрашивали, что она думает по этому поводу. Ей нравилось, что ее не считают пустоголовой моделью, у которой есть лишь толстый кошелек
Она недоумевала, почему Дарел пригласил ее. Но все же чувствовала, что у сегодняшнего обеда должно быть продолжение. И она постарается стать такой, как ему нравится. Станет более чистоплотной, начнет читать книги, чтобы лучше понимать разговоры Джонсов. Купит диски с классической музыкой и перестанет слушать хип-хоп.
Ее родители первыми собрались уходить, и Дарел проводил их до дверей. Нерисса заметила — когда дверь в комнату закрыта, не слышно ни слова из того, что говорят в коридоре. Дарел произнес что-то на прощание и захлопнул дверь.
Она осталась, когда ушли брат с женой, хотя знала, что ей нельзя уходить последней. Но так этого хотелось! Нерисса любила Дарела Джонса и знала это наверняка. Такое с ней было впервые. Он ни разу не целовал ее, они только обменивались рукопожатием, но она знала, что хочет прожить с ним всю жизнь. И обречена думать о нем каждую минуту, ни на что не надеясь. Или надежда есть?
Через пять минут после ухода брата она встала, вежливо, но не подобострастно попрощалась с мистером и миссис Джонс и пошла вслед за Дарелом. Когда он закрыл дверь в комнату, по телу Нериссы пробежала дрожь ожидания. Он подал ей плащ и, когда она уже решила, что прощание будет молчаливым, спросил:
— Нерисса, были еще проблемы с типом, который тебя преследует?
— Не особо, — ответила она, но тут же подумала, что уж ему-то лгать незачем. — Да. Сегодня. Это длинная история, но он говорил со мной. Приблизил лицо ко мне и наговорил всякого. Нет, ничего страшного, просто комплименты.
— Ясно, — Дарел задумался. — Если это повторится, обязательно позвони мне. Вот моя визитка, там номер мобильника. Ладно?
— Но ведь ты далеко живешь.
— Я быстро езжу. Позвони. Особенно если ночью. Даже не сомневайся.
— Хорошо, — сказала она. — Пока. Спасибо, что пригласил, я хорошо провела время. А ты отлично готовишь.
— Спокойной ночи, Нерисса.
Шошана заглянула в электронную почту в воскресенье вечером, перед сном. Пришло письмо.
Шошана, думаю, самым умным будет позвонить его начальнику. Звезды поведали, что этого индивидуума зовут Дезмонд Пирсон. Я создала для тебя заклинание, которое не рискну посылать по электронной почте, но вышлю обычной. Очень эффективное средство, вызывает судороги и боли в спине. Длится оно неделю, но можно обновлять.
Прекрасно. Значит, завтра утром — часов в десять, когда такие люди приходят на работу, — она позвонит Дезмонду Пирсону и скажет, что Микс Селлини нарушает условия контракта, а когда прибудет заклинание, она подумает, как им распорядиться. А думает она хорошо, это ее дар.
Глава 20
Жилец может быть дома, а может и не быть. В кои-то веки Гвендолин этого не знала. Она была слишком слаба, чтобы думать об этом, слишком сонная, чтобы прислушиваться к его шагам. Утренняя выходка жильца выбила ее из колеи — ну и молодежь пошла.
Еще пришли счета за электроэнергию, меню из вьетнамского ресторана и приглашение на открытие нового магазина на Бонд-стрит. От Стивена Ривза — ничего. Возможно, он в отпуске. Он всегда много ездил и, несомненно, ни капли не изменился. Гвендолин никогда не забудет, даже когда доктор вернется к ней, как он уезжал на медовый месяц, а она ждала, ждала и ждала его. Где бы он ни был сейчас, он, наверное, вернется завтра или послезавтра.
Выспавшись, она отправилась на кухню, приведенную в порядок. Это повергло ее в шок. Зачем эти две курицы убирались в ее доме? Теперь ничего не найдешь. Консервы стоят в одном ящике, щетки и тряпки — в другом. Кто-то отмыл въевшуюся грязь со щеток, и они снова стали более-менее желтыми, а не приятными серыми. Она с отвращением захлопнула шкаф. А что творится в прачечной?
Лампочка перегорела. Но Гвендолин не в состоянии сейчас ее менять. Пусть этим займутся Олив или Куини завтра утром. Она поискала фонарик, который раньше лежал в холодильнике, но его там не оказалось. Обнаружился он в ящике с чистящими средствами. Опять мания порядка Олив и Куини. В полутьме Гвендолин приподняла крышку котла. Там раньше хранилось много одежды. Старой, конечно, но годной на тряпки. Олив и Куини, будто хозяйки, выкинули ее. Она сунула в котел фонарик.
Что это там на дне? Странный предмет. Поначалу Гвендолин увидела петлю, похожую на пращу, из которой Давид убил Голиафа, а потом разглядела, что это предмет одежды. Что-то вроде грыжевого бандажа? Хотя с виду не такое прочное. Возможно, бандаж на живот, но какой-то странный. После нескольких попыток ей удалось выудить предмет палкой с крюком, предназначенной для открывания светового люка. Она покажет его Олив и Куини, вещь явно принадлежит кому-то из них.
Утомившись, она вернулась в спальню и крепко уснула до утра.
За десять минут до того, как Микс пешком пришел к ее дому, Нерисса уехала в машине Родни к друзьям, которые жили в Марлоу, в доме у реки. Микс читал в журнале, что кинозвезда тридцатых годов Рамон Новарро поддерживал фигуру, гуляя пешком вокруг Голливуда. От Сент-Блейз-авеню до Кэмпден-Хилл было не меньше мили. Спина еще ощущалась, но болело далеко не так сильно, так что он пытался не обращать внимания.
Машина Нериссы была припаркована у дома. Хорошо. Он боялся, что опоздает, и она уйдет. С полчаса он слонялся по улице. Привезли молоко, и теперь оно стояло на жарком солнце. Интересно, забрала ли уже Нерисса газету?
Кто-нибудь может украсть молоко. Микс позвонит в дверь и протянет ей упаковку молока, а она скажет спасибо. Может, позволит занести в дом. И тогда ей придется пригласить его на кофе. Скорей всего, она будет полуодетой, в дезабилье, как они говорят. Он представил ее в пижаме, полуодетую, подошел к двери и позвонил.
Нет ответа. Он приложил ухо к двери. Тишина. Снова позвонил. Ее нет. Наверное, ушла пешком, может, на пробежку, или поймала такси. Жаль. Так близко и так далеко, сказал он себе, но задержался на ступеньках на случай, если она вернется.