Тринадцать врат
Шрифт:
Одним из таких орденов или обществ были ОРФИКИ. Свое учение они возводили к мифическому певцу Орфею, которому приписывали свои книги и гимны.
Орфей - сын Оагра и музы Каллиопы, легендарный фракийский
певец и пророк. Мифов о нем существует множество: он спускался в
Подземное царство за своей возлюбленной Эвридикой, мог укрощать
песнями диких зверей и перемещать деревья и скалы. После гибели
Орфея его голову, брошенную в реку Гебр, принесло течением к
Лесбосу, где она стала местным оракулом.
У них были свои школы. В частности,
Сегодня у нас под аскезой понимается отказ от материального
ради духовного. Однако слово "аскеза" ("askhsis) собственно
означает тренировку, так что античный аскет - это тот, кто
приобрел некие навыки, преимущественно практические, нужные для
достижения определенной цели, например, состояния медитации или
экстаза, то есть человек, в нашем понимании скорее
соответствующий йогу.
Космогония орфиков, в отличие от общепринятой у греков, носила черты Востока:
Из яйца, брошенного в воду, родился Фанет (Фанеш), божество солнечного света и годового цикла. Его изображали окруженным змеей и 12 знаками Зодиака, как Эона и Митру.
Из Воды и Земли родилось нечто Третье, и "это был Змей с головами быка и льва, между которыми было лицо бога. Имя его было Хронос Агераос (Нестареющее Время)" - уже знакомый нам сатурнический образ. А сопровождали его Ананке-Судьба и Адрастея-Мстительница.
Но особенно орфики почитали Диониса.
Образ Диониса, связанный с культом плодородия, очень сложен. Прежде всего Дионисов было два, позже слившихся воедино: 1) всем известный Дионис-Вакх, покровитель виноделия, но он же и демон Азазел, и 2) гораздо более древний Дионис-Загрей, великий охотник, сын Змея. Если первый в конце попал на Олимп, то второй погиб примерно так же, как Орфей, и в своих мистериях орфики, конечно, больше имели в виду второго.
О том, как благостный демон (ангел) Азазел захотел стать
божеством, рассказывается в апокрифической книге Еноха. Азазел
научил мужчин делать мечи, ножи, щиты, а женщин - зеркала и
браслеты. Таким образом Дионис-Вакх, хоть и косвенно,
оказывается очередным "культуртрегером", родственным тому же
Еноху, Оанну или самому Гермесу Трисмегисту.
Дионис-Загрей же, помимо прочего, был сыном Персефоны,
богини Подземного царства, нашедшей способ преодолевать порог
смерти (ср. о рыбе, преодолевающей очередной порог, у
суринамцев, лекция 6): так в одном образе слились категории
рождения, плодородия и смерти.
В целом Дионис стал символом освобождения от оков Закона (своеобразный анти-сатурнический бунт), от преграды, отделяющей человеческое "Я" от окружающего его мiра (ср. араб. хаджаб, лекция 8). Это - чувство, интуиция,
Как писал Владимир Шмаков, это "экстаз, и он уносит душу на
крыльях сладостного безумия в причудливые чертоги Любви, где в
миг высочайшего напряжения... она одновременно испивает и кубок
Смерти, сгорает в этих пламенных объятиях" (Шмаков В. Основы
пневматологии. Киев, "София", 1994).
Но был и другой путь к обожению, тоже хорошо известный грекам. Его связывают с образом Аполлона, солнечного бога. Но это не Солнце-Митра, жизнедатель для всех, а Солнце-Аполлион, губитель, только уже не для всех, а лишь для избранных им же (`ap-ollyw, сначала "отобрать"), бог гармонии - помните у Пушкина: "пока не призовет поэта к с в я щ е н н о й ж е р т в е Аполлон..." тут не поэт приносит жертву богу, а его самого приносят в жертву.
Это - абсолютизация преграды-хаджаба, не бунт, а принятие Сатурна, "индивидуальная терапия", чистый разум, полный отрыв духа от тела, одиночный путь к Свету через приобщение к его неописуемой красоте путем напряжения всех сил и последующий катарсис ("очищение"), ставший западным путем единения с Абсолютом (отъ-единение от всего остального, solitaire у того же Камю). "Путь Аполлона" можно описать как уравновешивание Сатурна Венерой и Солнцем.
В нем тоже есть экстаз, пишет Владимир Шмаков, и он уносит
томящийся дух в светозарные чертоги Света, но в то же время
"гнетет человека своим бездушным спокойствием, безразлично
взирающим на скорби и восторги всякого существа".
Беда была только в том, что представления о самом Абсолюте, пусть даже в форме единого верховного Бога, у греков так и не сложилось. Орфики, правда, пытались вывести образ единого Бога:
"Зевс был Первым, Зевс - Последний, красота блистающей
молнии; Зевс есть Начало, Зевс - Середина, благодаря Зевсу все
совершается. Зевс есть основание земли и звездного неба" (цит.
по: Ван-дер-Варден Б. Пробуждающаяся наука II. Рождение
астрономии. М., "Наука", 1991),
– но в окружении сонма греческих богов и божеств архетип Зевса так и не утратил своих дионисийских черт. Впрочем, по словам того же Владимира Шмакова,"вовсе отрицать очевидность Его бытия" греки не могли, а потому нашли своеобразную замену Абсолюту: это абстрактная идея Судьбы, Мойры (она же 'Anagkh - Рок), "непостигаемой, но одинаково властно тяготеющей как над людским родом, так и над бессмертными обитателями Олимпа" (там же).