Тринадцатый апостол. Том I
Шрифт:
Мне нестерпимо захотелось вдохнуть свежего воздуха. Да и глинобитные стены казармы что-то не внушали особого доверия. Эдак моя вторая “ходка” закончится, даже толком не начавшись. Я потер лицо руками. Жена! Не родившийся ребенок! Там, в другой реальности… Верные друзья, конечно, в беде не оставят, но на душе тяжело так, словно сердце из груди живьем выдрали.
— Да все уже, не трясись ты — обладателем сочного баса оказался крупный одноглазый легионер — мускулистый такой, просто “косая сажень в плечах” — Тряхнуло-то слабенько…
Никто из римлян даже не пошевелился, чтобы встать. Видно уже привыкли к местным слабым землетрясениям. В Риме
— Зачем только чужих богов гневили с этим проповедником? — центурион вернулся за стол, шумно уселся на скамью — Их тут как блох на собаке, и если каждого распинать, никаких крестов не хватит… И вообще это плохая примета.
— Петроний, это же политика! — одноглазый принялся точить меч — Ты же был во дворце, сам видел: Пилат не хотел суда, это у фарисеев подгорало с этим Иешуа. Тоже мне нашелся “царь иудейский”…
— Умолкни, Дион — центурион пристукнул по столу ладонью — Не нам об этом судить. Я слышал от верных людей, что этот Иешуа был не прост. Чудеса совершал…
Все замолчали. А через какое-то время опять стукнула дверь, и вошел вернувшийся Гней.
— Во дворце разрушений нет, так… посуда побилась — легионер накинул плащ, взял из стойки копье — В городе все тоже спокойно, слава богам. На обратном пути я встретил Лонгина Сотника. Он велел моему контубернию идти в караул, охранять гроб
— Какой гроб? — удивился Петроний — И чего это Лонгин в моей центурии распоряжается?
— Он же примипил легиона — примирительно произнес Гней — Эй, Марк, ты как? Голова уже прошла?
Я, вздрогнув, кивнул. Спустил ноги с лежанки, пережидая легкое головокружение. Лежать в казарме и дальше не было никакого смысла, пора бы осмотреться снаружи.
— Тогда собирайся, с нами пойдешь.
— Так, а что там с гробом, Гней? — Петроний поднялся из-за стола
— Во дворец прибежали первосвященники Анна и Каиафа, просили поставить караул у гроба — тело-то Иешуа отдали Синедриону. Дескать, волнения в городе могут быть, этот “царь Иудейский” обещал воскреснуть на третий день… Опять же знамения плохие: землетрясение, и в главном иудейском храме надвое разодралась завеса.
— Как Синедриону отдали?! — удивился центурион, но совсем не обещанию мессии воскреснуть и даже не знамениям — Это ж они осудили его? Ничего не понимаю.
— Там все непонятно — пожал плечами Гней — В Синедрионе у Иешуа, оказывается, друзья были. Иосиф Аримафейский. Богач какой-то. Он-то тело с креста и забрал. Дал на лапу Лонгину, тот и разрешил. Пилат злой, как Оркус.
— А нас теперь опять гонят по иудейским делам! — зло сплюнул одноглазый — От этих первосвященников только и жди подлости какой…
— Так и есть — центурион тоже начал облачаться — Либо ученики сопрут тело и скажут, что воскрес, либо фарисеи с левитами надругаются над трупом. Много он им крови попил. Пойду с вами, погляжу, чтобы все ладно было. Эй, Марк! Ты не уснул?!
Я на автомате встал, бросил взгляд на стойку. Слава богу, контуберний Гнея уже разобрал доспехи — остались видимо мои лорика, меч-гладиус и шлем. Поглядывая краем глаза на соседей, я начал облачаться.
Чувствовал я себя при этом, как на съемках исторического кино. Вот главные актеры, а вон статисты. Шутят, переругиваются, даже рыгают. А ведь послезавтра состоится одно из самых важных событий в человеческой истории. Воскрешение Христа. Или не состоится?
На улице было прохладно. Градусов
Контуберний построился в маленькую колонну по двое и через дворцовый двор вышел в Иерусалим. Сразу пахнуло гнилью и отбросами. Темный город будто вымер. Свет двух факелов едва разгонял тьму на узких, мощеных белым камнем улочках. По левому бедру хлопали ножны с мечом, гремели доспехи. Тело быстро само подстроилось под тяжесть лорики. Вышли мы почему-то без щитов и копий — из оружия лишь гладиус, да дорогой, украшенный чеканкой кинжал за поясом. Его я тоже нашел в стойке с оружием. Судя по тому, что его никто не взял, он принадлежал мне.
Сам Иерусалим не произвел на меня сильного впечатления. Здания были в основном одно- и двухэтажными. Последние с большими арками, в глубине которых были двери лавок, по ночному времени закрытые. Людей на улицах совсем мало, и тех толком не удавалось рассмотреть — горожане, завидев наш отряд, быстро сворачивали в переулки. Женщин не было совсем, даже местных “магдалин”. Лишь на помойках спокойно рылись большие серые крысы. Вот уж кто нас совершенно не боялся.
Некоторое скопление народа наблюдалось в воротах огромного приземистого здания с четырьмя колоннами. Толпа мрачных горожан мужского пола, одетых преимущественно в коричневые шерстяные накидки, слушали левита — худого, бородатого старика с посохом. Некоторые из горожан — видимо, знатные иудеи — имели на головах сложные тюрбаны. Именно они стояли ближе всего к оратору и держали факелы. Я расслышал несколько фраз на арамейском и удивительное дело — вполне их понял! Видимо, мои новые способности одной латынью не ограничиваются. Бородач вещал прихожанам о земных родителях Иешуа бен Пандиры. Дескать, отцом казненного возмутителя спокойствия был вполне себе земной человек — римлянин Пандир. Именно с этим связано нежелание Пилата отдавать на суд его сына-полукровку — Иешуа.
— Вот же крысы поганые! — выругался Петроний, который явно тоже понял смысл ночной проповеди — Опять римляне им плохи. Давно пора их храм разрушить до основания! Именно здесь рассадник всех этих зелотов…
— И как следует порыться в его подвалах — согласно зашумели легионеры
— А ну заткнулись все! — рявкнул центурион — Голосите словно бабы.
Я пригляделся к строению с колоннами и в очередной раз почувствовал себя эдаким туристом во времени. Это же Второй Иерусалимский Храм! Его начали строить еще во времена Кира Великого, продолжили при Ироде, а лет через тридцать разрушат во время первой иудейской войны. Собственно, римляне во главе с будущим императором Титом и уничтожат это главное культовое сооружение всех евреев. Останется от него только знаменитая Стена Плача, возле которой иудеи и будут молится два последующих тысячелетия.
Пока шли вдоль стены храма, я все прислушивался к себе, копаясь в голове. Увы, никаких воспоминаний от прежнего обитателя тела у меня не осталось — по крайней мере пока они никак не проявились. Зато сколько новых подарков оказалось! Я теперь знал целых шесть древних языков! Греческий, латынь, арамейский, коптский, аккадский и шумерский. Зачем нужны были последние три — пока оставалось загадкой. Надеюсь новый посланник Логоса посетит это реальность и даст мне какие-то инструкции. Иначе… Я опять прислушался к себе. Сердце опять сжала тревога. Как там Вика?