Тринадцатый апостол. Том I
Шрифт:
— Платят или все даром забирают? — оживился Тиллиус
— Делают вид, что платят. Но плата такая, что…
Ага… вроде как и заплатили мирным ессеям, чтобы откровенным грабежом не выглядело, а на самом деле обложили их постоянной данью. Продразверстка, блин! Мало ессеям налогов, собираемых римскими мытарями, так еще и эти дармоеды присосались. И ведь не откажешь.
— А какими монетами они с вами расплачиваются?
— Разными. Чаще всего римскими. Но один раз зилоты закупали у нас много скота — расплатились серебряными драхмами.
— Парфянскими драхмами? — тут
— Да, ими.
А вот это уже очень интересно… Конечно, в Иерусалиме много какие монеты на рынке встретишь, все же Иудея — перекресток торговых путей, но у зилотов-то драхмы откуда? И Тиллиус, похоже, ухватился за эту ниточку, взял след как гончая. От ессея нам больше ничего не узнать, но фрументарий уже горит нетерпением допросить теперь и других пленников.
— Ладно, Авраам. Не будем задерживать Туллиуса, у него еще много дел. А ты иди, отдыхай, завтра утром увидимся.
Я не задумываясь, протягиваю ессею руку, помогая ему подняться с колен. Тот, помедлив, принимает мою помощь. Получив подтверждающий кивок толстяка, легионер ведет пленника на выход из шатра. На пороге иудей оборачивается
— Римлянин, можно узнать твое полное имя?
— Можно. Если оно тебе что-то скажет. Я Марк Луций Юлий Цезарь Випсаниан. Но здесь и в Иерусалиме многие называют меня Примас.
— Я буду молиться за тебя, римлянин Марк — и, помолчав, добавляет — Примас.
Глава 15
Удивленно смотрю вслед ессею, потом перевожу взгляд на Тиллиуса.
— Надо приложить все усилия, чтобы освободить ессеев. Пусть эти иудейские аскеты и мало управляемы, но зато они безобидны и вполне могут стать будущими союзниками христиан.
— Упертые еврейские фанатики… — недовольно ворчит фрументарий. Но это он скорее для вида.
— Зато не агрессивные. И в спину не ударят. Ты, наверное, хочешь еще кого-то из пленных допросить? Так иди, не жди меня. Только если не трудно будет, попроси кого-нибудь из своих подчиненных принести мне воды побольше — надо привести себя в порядок перед встречей с легатом.
— Воду тебе сейчас принесут, Примас, можешь прямо здесь располагаться — фрументарий машет рукой в сторону большого, серого шатра, который собрали прямо на моих глазах в центре лагеря — И ковчег пусть здесь на ночь остается. К легату я попозже подойду, а ты с Аппием Мароном будь в разговоре поосторожнее — предостерегает меня римский безопасник — змей он еще тот!
Ага… а ты, можно подумать, херувим безгрешный. Все вы хороши! Интересно было бы почитать, что вы друг на друга в своих доносах в Рим пишите, небось, уже целые тома настрочили.
Тиллиус ушел, отдав распоряжение своим помощникам. А я, выглянув из шатра, подозвал Гнея.
— Друг, не знаешь, где мой вещмешок?
— Знаю. Подожди, сейчас принесу.
— И еще позаботься об апостолах, отведи их, пожалуйста, к ребятам Фламия.
…А вскоре я уже с наслаждением смываю пот холодной водой из речки, текущей у стен каструма. Чистая ледяная вода бодрит и приносит долгожданное облегчение уставшим мышцам. А вообще, тело Марка оказалось на удивление выносливым — и к физическим
Только успеваю переодеться в чистую одежду, как за мной приходит один из подчиненных легата. Меня, оказывается, уже ждут. Пришло время ужина.
Пока иду к шатру Марона, замечаю, что над каструмом уже поплыли дымки солдатских костров и запахи еды. Легионеры, например, сами выпекают лепешки из муки грубого помола в золе походных костров. И получается вполне съедобно. Но мой контуберний сегодня ужинает без меня, хотя на это ребята вряд ли обидятся. Меньше едоков — больше достанется. А вот мне даже интересно будет посмотреть, как и чем питается командный состав. Пилат и Марон, например, оба худые и поджарые, а Тиллиус, наоборот чересчур толстоват. И дело тут, скорее всего, не только в отсутствии физических нагрузок, видимо значение имеют и вкусовые привычки. Фрументарий явно любит много и вкусно поесть, а вот Пилат, как я уже успел заметить, к разносолам почти равнодушен.
— Проходи Марк — приветствует меня Аппий — а где Тиллиуса потерял?
Приходится вкратце пересказать ему нашу эпопею с походом к пленным и допросом ессея.
— Так значит, нам теперь известно, где расположено логово зилотов? — Марон довольно потирает руки — Можно будет карательный отряд туда послать и уничтожить их лагерь!
— Пока только приблизительно. Но думаю, Тиллиус не отступится, пока все сведения из пленных не вытряхнет.
Легат приглашает меня за стол. Судя по количеству кресел вокруг него, на ужин к военачальнику кроме нас с Тиллиусом, больше никто не приглашен, даже старшие офицеры. Из чего я делаю закономерный вывод, что со мной о чем-то хотят побеседовать приватно. Интересно только, о чем? И пока легат собственноручно наливает нам вино, я, пользуясь случаем, заступаюсь за ессеев. Марон недовольно хмурится:
— Марк, ты уверен, что их стоит отпускать?
— Аппий, какое главное правило Рима по отношению к провинциям? — осторожно подвожу я идеологическую базу под нужное мне решение — «Divide et impera» — разделяй и властвуй. А кто мы с тобой такие, чтобы оспаривать мудрость императора и Сената? Мятежникам кнут, союзникам… — тут я запинаюсь, стараясь подобрать синоним к русскому «прянику» — союзникам пирог.
Марон смеется, преломляя хлеб — Но мятеж даёт нам право диктовать иудеям любые условия.
— Конечно — легко соглашаюсь я — только сначала бы не мешало отделить мятежных иудеев от мирных. Или как говорят сами евреи — козлищ от агнцев.
На правах гостя я первым поднимаю кубок — Prosit!
Легат удивленно приподнимает бровь, но, помедлив, тоже берется за свой кубок. Упс… это я снова забылся и сильно забежал вперед. Prosit — это ведь гораздо более позднее и слегка видоизмененное латинское prodesse — что-то типа «для пользы», если в вольном переводе. Поэтому спешу пояснить ему: