Шрифт:
Глава 1
ПОД СТУК КОЛЕС
Если бы Семенова спросили, что ему нравится больше всего, он почесал бы явно намечавшуюся лысину и начал бы выбирать: хорошая охота, хорошая рыбалка с друзьями, хороший пикничок с подружками, сауна с продажными девками, хороший футбол. Да мало ли еще хорошего может быть в жизни холостого мужика. Но спроси Семенова, чего он терпеть не может более всего, он, обычно рассудительный тугодум, ответил бы мгновенно, не раздумывая ни секунды: поезда! Поезда он ненавидел искренне, всеми фибрами своей души, до отвращения.
Нет, его не укачивало и не тошнило, перестук
Семенов ничего не мог с этой напастью поделать. Он, апостол, мент с двадцатилетним стажем, боевой майор ОМОНа, не раз глядевший в глаза смерти, никого и ничего не боявшийся, теперь опасался только одного — заснуть, когда засыпать никак нельзя. Ни кофе, который он глотал ведрами, ни взбадривающие таблетки, ни игривая подруга под бочком на нижней полке в отдельном купе не помогали. Семенов постоянно хотел спать и засыпал при каждом удобном случае, и неудобном тоже. Лишь когда поезд останавливался и Семенов спрыгивал на твердую землю, сонливость как рукой снимало. Он снова становился уверенным в себе, сильным, хитрым и беспощадным апостолом. Жаль только, что за последние два года по «твердой земле» ему походить довелось от силы пару месяцев.
Семенов несколько раз писал рапорты с просьбой отправить его на Южный фронт, на Кавказ, на границу, на Дальний Восток, к черту на кулички, но добился лишь того, что на станции Зима его вызвали куда надо, где долго и нудно разъясняли сущность понятия «долг», после чего отправили обратно на Поездок. Правда, уже начальником и с майорскими погонами. По возвращении Семенов немедленно напился и впал в двухдневную спячку.
Врачи на его жалобы лишь недоуменно пожимали плечами — такого «поездного» заболевания в мировой практике еще отмечено не было.
— Вы, Сергей Михайлович, прямо-таки феномен, — говорил ему бывший медицинский светило профессор Кацмоленбоген, угодивший на Поездок из-за чрезмерной любви к малолетним мальчикам. — Кончится эта заваруха — добро пожаловать ко мне в клинику. На вас можно и «солженицинку» получить. Только когда она, эта «заваруха», кончится…
Да, действительно, когда? Сначала думали: ну пару месяцев, до выборов. Потом: ну полгода, ну год… А вот уже три года ползут через всю Россию в Сибирь Поездки, и нет им числа, и не видно им конца. Лишь монотонно стучат колесные пары да визжат на перегонах буксы тормозов…
До сих пор авторство термина «Поездок» ошибочно приписывается бывшему военному коменданту Москвы — генерал-полковнику Краснову. Разумеется, ничего подобного генерал не придумывал и придумать не мог. Старый служака вообще был к творчеству не склонен, да и какое тут творчество, когда приходилось днями и ночами разгребать дерьмо, оставшееся ему от предшественников, превративших комендатуру столицы в кормушку для многочисленных семейств. Тем более и командовать Краснову пришлось недолго: едва успев изолировать от общества те самые семейства, он взлетел на воздух вместе с четвертью столичной градоуправы при открытии памятника «Героям кавказских войн». Накануне церемонии открытия спецслужбы обследовали буквально каждый сантиметр территории вокруг скорбно-героического мемориала в Парке культуры и отдыха имени пролетарского писателя Максима Горького. Но не догадались заглянуть в канализационные люки, под одним из которых была заложена чуть ли не тонна адской смеси на основе селитры плюс десяток проржавевших авиабомб времен Второй чеченской. Заварить заварили, а проверить не догадались…
В тот же вечер по столице и крупным городам России опять объявили «комендантский час» и прошли «малые зачистки». Народ на улицы выходить опасался, а потому передачу эту видели очень многие. По первому каналу в программе «Эхо пришедшей войны» показали небольшой документальный фильм о боевом пути малоизвестного генерала Скобелева. Поскольку Скобелев всю службу «тянул лямку» по гарнизонам Сибири и Дальнего Востока и на Кавказе был лишь дважды в жизни — еще при СССР, в махачкалинском профилактории безусым лейтенантом и во время Третьей чеченской на инспекции родного Омского ОМОНа, бойкие журналисты почему-то больше говорили о другом Скобелеве — царском белом генерале, герое Кавказской войны. А порой проводили и прямые аналогии.
Фильм генерала очень разозлил, он потребовал немедленного выделения ему экранного времени (и неожиданно получил его) и, покрасневший от злобы, сообщил, что не допустит спекуляции на имени знаменитого однофамильца, а вполне способен сам заслужить доброе имя у соотечественников. Но тут же поклялся установить памятники Скобелеву на центральных площадях Грозного, Махачкалы и Гудермеса.
На следующий день многие российские и пара зарубежных TV-каналов показали репортаж о визите Скобелева в Рязань, где он торжественно возлагал скромный букетик полевых цветочков к бюсту белого генерала.
Говорят, этот сюжет очень понравился президентской семье. Назначенный на следующий же день новым военным комендантом Москвы генерал-майор Скобелев распорядился Парк Горького не восстанавливать, а оборудовать под лагерь и передислоцировать (согнать) сюда НГ (Нежелательных Граждан), ГСР (Граждан Сомнительной Регистрации) и ГПОНП (Граждан, Подвергающихся Опасности по Национальному Признаку) со всех стадионов и спорткомплексов Москвы.
— У нас чемпионат футбольный начинается, а они все поля загадили. Болельщики волнуются, письма пишут, — сообщил с телеэкранов бравый генерал и продемонстрировал пачку писем якобы от спартаковских фанатов.
Через неделю, когда к указанным категориям «подлежащих передислоцированию» граждан добавились и БОМЖи (Без Определенного Места Жительства), генералу сообщили, что парк переполнен и возникла угроза эпидемии, Скобелев почесал лысину а-ля Лужков, подошел к карте Российской Федерации во всю стену кабинета, вздохнул и изрек: «Просторы, просторы-то какие! В Сибири богатства несметные! Сибирь по рабочим рукам соскучилась! Что у нас, ПОЕЗДКОВ не хватит?»
Поскольку новый комендант любил, чтобы все делалось быстро, первый Поездок тронулся в путь тем же вечером. Символично, что его составили в основном из вагонов, пострадавших на железных дорогах Кавказа (пулевые пробоины и дыры от осколков заваривали прямо на ходу). А также добавили вагоны, оставшиеся пригодными от взорванных пассажирских составов в ходе «рельсовой войны».