Тринадцатый апостол
Шрифт:
— И еще…
Семенов напрягся. Он давно изучил Нырка и хорошо знал, что самое важное Нырок оставит на конец разговора.
— Среди апостолов «крыса» завелась. Лютая «крыса»! Кто — не спрашивайте, не знаю, но «крыса» есть!
Семенов вздрогнул, он ожидал чего угодно, но только не этого! Апостолы потому и апостолы, что безгрешны. Нет, конечно, и они порой допускали небольшие служебные нарушения, как то: смотрели сквозь пальцы на незаконный пронос спиртного и наличных денег в Поездок, внеочередное отоваривание на редких станциях, несоблюдение комендантского часа — ведь у пассажиров Поездка тоже были дни рождения, а то и свадьбы, возникающие по причине
— Ты уверен? — тихо спросил Семенов.
Нырок лишь кивнул.
— Ладно, спасибо, что предупредил. Разберемся. Слушай, откуда столько наркоты в Поездке?
Нырок лишь пожал плечами, мол, думай сам.
В это время в коридоре загрохотали сапожищи, в дверь стукнули прикладом. Голос с явно хохляцким акцентом поторопил: «Хватит срать, полчаса до „комендантского“.
— Да пошел ты! — скучным голосом ответил Нырок и тут же быстро зашептал в окошко: — Сергей Михалыч, как бы мне отдохнуть?
— К Вальке небось пойдешь?
— К ней, конечно!
— Ладно, вот держи пропуск, Сучилиной подписанный. Вроде как премия за ремонт батареи в четвертом вагоне. Подотрешь фамилию — пройдешь. Еще вот гостинчик. — Семенов протянул завернутый в газету плоский пакет.
Нырок вопросительно глянул на подарок.
— Бери, бери, там все, что надо, — сказал Семенов. — Но смотри, в последний раз. Лучше я тебе деньгами подкину, раз Поездок от наркоты ломится…
Нырок промолчал, вернул диктофон, тщательно упрятал пакет под курткой. Дождавшись, когда Семенов захлопнет окошко, спустил воду в унитазе и бесшумно выскользнул за дверь. Через минуту в сортир кто-то ввалился. И, судя по топоту сапог, — не один.
— Ну че ты там возишься, давай быстрее, — прогудел кто-то басом.
— Вась, ну может, эта… не будем? — неуверенно возразил фальцет. — Я бы тебе, эта… во вторник все вернул бы.
— Слышь, — решительно заявил бас, — я те ща всю морду разобью. Не хрена было играть, раз отдавать нечем… Давай скорей, а то до «комендантки» не успеем.
За стенкой раздались характерные звуки гомосексуального акта. Судя по тому, что не только «бас» удовлетворенно покрякивал, но и «фальцет» постанывал не без страсти — насилия здесь не наблюдалось. Видать, не впервой пацан расплачивался задницей за карточный долг.
«Фу, какая гадость», — подумал Семенов.
НЕОБХОДИМЫЕ ПОЯСНЕНИЯ: Автор просит прощения за обилие жаргона и полунормативный текст в предыдущей главе. Но фактически Поездки — это передвижные следственные изоляторы, а потому и порядки здесь тюремные, со всеми вытекающими последствиями. И как вы, наверное, поняли, Нырок, Швабра, Кактус — прозвища, клички (кстати, все фамилии, прозвища и клички в повести изменены, любые совпадения случайны).
Глава 3
УСАТЫЙ ОРАКУЛ
В «цыганском» вагоне было, как обычно, шумно: звенела гитара, дюжина красоток в пестрых юбках собралась в одном из купе и пела жалобно что-то, то ли о любви, то ли о свободе и цыганском счастье. По проходу бегало два десятка чумазых ребятишек в дорогих, но очень грязных комбинезончиках.
Один из карапузов подошел к Семенову и привычно затянул:
— Дяденька, я три дня не кушал, дайте на хлебушек…
Семенов усмехнулся, протянул цыганенку конфетку в ярком фантике, потрепал его по шевелюре и поздоровался с вышедшим из купе бароном:
— Рад видеть вас, Сергей!
Барон крепко пожал апостолу руку, коренастый красавец в шикарной красной рубахе и с золотой серьгой в ухе.
— Давно что-то к нам не захаживали.
— Так, все дела…
— Да, все у вас, апостолов, дела. Беспокойный вы народ. Нет бы зайти к нам, посидеть, отдохнуть, песен попеть. Таких певиц, Сергей, в России еще вряд ли сыщешь.
Барон говорил правду, этим Поездком на восток отправлялся семейный фольклорный ансамбль, по существу — целый цыганский табор. Обвинительное заключение по делу фольклорного ансамбля «Степные звезды» было весьма расплывчатым, цыганам вменялось, что во время элитных концертов они «занимались сбором и обработкой информации для дальнейшей перепродажи ее коммерческим и прочим структурам». Семенов не совсем понял, что значит «прочим структурам», но на предписании стояла собственноручная виза коменданта Москвы, так что оставалось только догадываться, что творили эти ромалы во время презентаций и особенно после них, когда фирмачи расслаблялись и начинали болтать языками. Но скорее всего дело было даже не в этом, а в одной-единственной цыганке — Розе Алмазовой. Кстати, именно ее и приказал выдворить из столицы столичный комендант, а остальная семья поехала за Урал добровольно.
Семенов отодвинул дверь купе и встал на пороге.
— Опять нарушаем, Роза Петровна?
Пожилая усатая цыганка сидела с ногами на нижней полке и вязала. Она увидела апостола, приветливо ему улыбнулась, но занятия своего не бросила. В принципе она ничего не нарушала, но в предписании было особо подчеркнуто, что «Роза Петровна Алмазова ни во время следования на место нового жительства, ни на самом месте не должна иметь никаких привилегий». И ее поселили в обычное купе с пятью соседями. Где ночевали ее соседи, оставалось непонятным; вопреки предписанию Роза ехала в купе одна, иногда приглашая в гости барона и кого-нибудь из приближенных.
— Где же ваши соседки? — стараясь оставаться серьезным, спросил Семенов.
Роза, чье лицо еще сохраняло следы былой красоты, улыбнулась, пошевелила гренадерскими усами и пожала плечами:
— А бог их знает… Может, попеть пошли…
Семенов без приглашения уселся на соседнюю полку, застеленную шелковым одеялом, огляделся. Да, любила Роза Петровна комфорт: бархатные портьеры на вагонном окне, шитые золотом подушки, на столе очень дорогой кофейный сервиз, стереосистема самой последней модели. На стенах фотографии в рамочках, на них Роза в компании с довольно известными людьми, Семенов узнал известного российского теннисного тренера, жену последнего генсека, нынешнего министра по финансам, олигарха-газовика. А с одним партийным вожаком Роза сидела в обнимку в весьма фривольной позе, еще молодая, без усов.
— Замуж мне предлагал идти, — спокойно объяснила Роза, перехватив взгляд Семенова, — горы золотые обещал. Я ему говорю: «Сделаешь в России республику цыганскую, тогда пойду». Он пообещал, говорит, мол, вот стану президентом… А я ему и отвечаю: вот когда станешь… Хороший был человек, веселый, только печать на нем лежала, знала я, что не жилец он, потому и любила искренне. Но любовь наша тайная была, не хотела я, чтобы у него из-за цыганки проблемы были. Эта фотография — она всего одна на свете. Это нас его телохранитель сфотографировал, подкупленный. Его потом очень наказали, а пленку хотели засветить, только я не дала, пусть хоть какая-то память о нем останется.