Тринадцатый пророк
Шрифт:
– И давно ты так кочуешь?
– Меньше, чем хотел бы.
– У тебя что, дома нет?
– Было дом, как же! – удивился он моему вопросу. – Хороший дом, большой. На всю семью.
– А жена?
– Была и жена.
– Небось, стерва?
– Почему? – удивился собеседник. – Вовсе нет. Хорошая женщина.
– А дети были?
– Были и дети, – подтвердил Пётр. – Сын и две дочки.
Я замялся. Боялся причинить ему боль следующим вопросом, но он сам, точно угадав мои сомнения, продолжил:
– Недавно торговца-земляка встретил. Спросил про них. Все живы и здоровы, слава Богу.
– Так какого ты здесь делаешь?! – не выдержал я.
Он шумно вздохнул.
– Понимаешь…
Совершенно сбитый с толку, я вытаращился в небо.
– При чём здесь звёзды?
– Я жил, как все. Нормально жил. Ходили с братьями в море, ловили рыбу. Раз в неделю наведывались в местный кабачок. И всё вроде было нормально, пока однажды вечером я не выпил лишнего и не заснул на берегу. А когда открыл глаза, то увидел небо чёрное-пречёрное и такое огромное, что сделалось страшно. И звёзды… Несчётное количество ярких факелов. Как сейчас. Я смотрел на них, а они – на меня. И вдруг что-то перевернулось во мне, сделалось так тоскливо… И столько мыслей неясных, неотчётливых затолклось в голове… И чем дольше я смотрел в небо, тем больше думалось о том, что я чего-то не понял, не сделал, не узнал… И вся моя жизнь показалась мне пустой и бессмысленной… Эта тоска росла и ширилась с каждым днём. Я стал думать столько, сколько никогда прежде… Что есть звёзды? Как живут люди в иных землях? Почему день сменяется ночью? Почему птицы летают, а люди – нет? Что было до нас и что будет потом? Для чего мы вообще живём на свете?.. Я слышал, что где-то живут мудрецы, которые могут многое объяснить, и тайно мечтал, что когда-нибудь сумею туда добраться, понимая, что на деле всё останется лишь мечтой. Я пытался поделиться своими мыслями с женой, братьями, друзьями, но они или смеялись надо мной и говорили, что я сошёл с ума. Или говорили, что не мне, простому неграмотному рыбаку судить о великом и малом, ведь такие рассуждения не доведут до добра. Тогда я замолчал и стал делать вид, что всё по-прежнему, и себя тоже стал убеждать, что всё по-прежнему, потом принялся неумеренно пить вино, чтобы заглушить эту тоску…
Однажды пришёл человек, попросил перевезти его на другой берег. По его пропылённой одежде и дорожному посоху я понял, что он путешественник, и стал расспрашивать, откуда он, что видел, и что творится в других местах. Он охотно отвечал, и чем больше я его слушал, тем больше мне хотелось бросить всё и пойти с ним куда глаза глядят… И вдруг он заговорил о том, что меня волновало. О земле и небе, жизни и смерти, добре и зле, о мире вокруг и том, что скрыто внутри нас, о том, что было, и что будет… Я слушал и неожиданно находил ответы на многие свои вопросы, и хотел лишь одного: узнать ещё больше…
Когда же мы перебрались на тот берег, путник спросил, как может отблагодарить нас за услугу. Брат сказал в шутку, что хотел бы большего улова, а то после уплаты налога нечего будет есть. И тогда этот человек сказал:
– Закиньте сети, и будет вам улов.
Брат рассмеялся ему в лицо и нарочно закинул прямо у берега. Но странник совершенно серьёзно велел доставать. Сети были полны рыбы. Стало очень тихо. А потом все разом закричали, что это чудо. И кто-то воскликнул, что он – дьявол. Путешественник покачал головой и спросил, улыбнувшись:
– Разве дьявол станет делать доброе дело, ничего не требуя взамен?
Тогда все кинулись разбирать рыбу. А путник повернулся ко мне и спросил, чего хочу я. Но я молчал, потому что хотел невозможного. И вдруг он сказал:
– Идём со мной.
– И ты пошёл? – приподнялся я на локте.
– Конечно. И мой брат Андрей пошёл тоже.
– Вот так просто? Бросив всё: дом, жену, детей?
– У каждого свой путь, – сказал он. И в свою очередь, приподнявшись на локте, обратился ко мне. –
– Я заблудился в пустыне…
Что я ещё мог ответить?
Пётр отнёсся к моему заявлению с сочувственным пониманием.
– Мир огромен, – сказал он. – В нём легко заблудиться.
«Это верно, – подумал я. – Слишком огромен. Прежде даже не понимал, насколько.»
И от этих мыслей мне снова сделалось тоскливо и неуютно.
– Но Равви иногда говорит, что мир слишком мал, – продолжал рассуждать Пётр. – Трудно понять, как это возможно: огромен и мал одновременно. Как ты думаешь?
– Не знаю. Слушай, можешь ответить мне честно? Клянусь, об этом никто не узнает.
– Конечно.
– Вы террористы?
– Что? – Он удивлённо захлопал глазами. – Не бойся, мы не затеваем ничего плохого. Мы против насилия в любом его проявлении.
И я ему поверил. А что оставалось?
Пётр пробормотал ещё что-то, перевернулся на другой бок и вскоре безмятежно захрапел. А я уставился на звёзды. Они и впрямь завораживали необычайной яркостью и удивительной близостью: казалось, вот протянешь руку и коснёшься мерцающего серебряного огонька… Я лежал на жёсткой земле, завернувшись в чужое колючее покрывало, периодически озираясь, не подбирается ли мохноногий паук или, того чище, змея, скучно размышляя, на кой чёрт мне всё это, и за какие грехи… Но вскоре небесные огни принялись расплываться, меркнуть – и вскоре я провалился в воронку всепоглощающего сонного забвения…
Я поднимался на гору. Пекло солнце, будто в полдень в пустыне. Мучила жажда. Когда, наконец, достиг вершины, обернулся и увидел со всех сторон пятнистые танки, ощетинившиеся стволами хищные БТРы, вооружённых до зубов людей, замеревших в мрачном безмолвии, но готовых – я это знал – в любую секунду сорваться вперёд и воевать, но не против меня, а друг против друга. А вдалеке шумело море, но я не мог его разглядеть из-за серой армады военных кораблей, заполонивших прибрежные воды. Я знал, что должен остановить это безумие, и что у меня слишком мало времени…
С трудом разлепил глаза и увидел склонившегося надо мной Петра с всклокоченными волосами, широким носом и бровями, похожими на мохнатых гусениц.
– Вставай, уже утро.
– О, Боже… – простонал я, протирая глаза, – скажи, что ты тоже – мой ночной кошмар…
– Извини, – сконфуженно пробормотал он.
Мне самому сделалось неловко. Впёрся, куда, в общем-то, не приглашали, и ною, как маменькин сынок в турпоходе.
– Это ты извини, – сказал я. – Знаешь, иногда над моими шутками не смеётся никто, кроме меня.
– У меня тоже такое бывает, – понимающе кивнул он, улыбнувшись щербатым ртом.
– Ранний завтрак? Где можно пасть прополоскать?
– На реке, – махнул рукой.
– Где? А, ну да…
Зевая, пополз в указанном направлении и уткнулся в речушку – тоненькую, но шуструю. Нагнулся, с размаху зачерпнул пригоршню, плеснул на морду. Вода была прохладной, освежающей. Сон как рукой сняло. Хотел весь окунуться, да передумал: больно жрать захотелось. Но, когда я предстал перед честной компанией, оказалось, что шведского стола не будет. Континентального тоже. Никакого. Равви поприветствовал меня, и все потопали, грызя на ходу сухари, которыми добрые попутчики со мной поделились. Равви от сухого пайка отказался. Шагал впереди по острой траве как по персидским коврам, подставляя лицо раннему, но уже яркому солнцу, нимало не щурясь на его розовые лучи и, похоже, получал от этого удовольствие, сравнимое с тем, что ощущал я в своём заснеженном сновидении. Мне же проклятые колючки здорово полосовали ноги, и я с трудом удерживался, чтобы не зачертыхаться.