Тринадцатый сын Сатаны
Шрифт:
Самусь помолчал. Его исполнительный директор терпеливо ждал.
В последнее время по сотовому он старался говорить поменьше. Как ни говори, а дороговато обходится такое удовольствие. Поначалу, когда разговоры оплачивала фирма, он мог себе позволить потрепаться подольше. Но потом Самусь нанял нового главбуха и та оказалась бабой въедливой, взяла, да и проверила счета за пользование аппаратурой связи во всех филиалах и дочерних фирмах могучей империи, которой заправляли Тоха и Самусь, о существовании которых рядовые подданные ее нередко даже не подозревали. После этого каждому сотруднику определили четкий лимит, при превышении которого доплачивать приходилось из своего кармана. А доплачивать без крайней необходимости из своего кармана Барабас очень не любил. Так что теперь по мере возможности приходится ограничивать свои трепологические потребности.
Однако в данном случае обстоятельства складывались так, что было не до мелочной экономии — слишком серьезным оказался вопрос.
…Прижимая трубку к уху, Барабас по-прежнему смотрел на экран монитора, вслушиваясь в разговор, происходящий в его кабинете.
— Так когда вы последний раз видели Леонида? — допытывался следователь.
— Я же говорю, что не помню.
Анька, дура набитая, даже врать толком не умеет, — вдруг с досадой осознал допущенную им ошибку Барабас. Она сейчас всего боится: и подставиться в качестве свидетеля неведомо чего, и подпасть под статью о даче заведомо ложных показаний, и мести со стороны Хозяина, если ляпнет что-нибудь не то… Только полные дураки, да и то лишь от неожиданности, врут столь неубедительно. Сообразила бы, идиотка, что если уж следователь разыскал и вызвал в кабинет именно ее, значит, хоть что-то знает о их взаимоотношениях. А раз так, то говорить, что не помнишь, когда последний раз видел этого человека — идиотизм чистейшей воды.
Это непростительно, что я не успел ее, дуру набитую, проинструктировать перед тем, как посылать к следователю. Сам растерялся, — вынужден был признаться самому себе Барабас. Она и с инструктажом, с ее-то куриными мозгами, могла бы дров наломать, а так…
Между тем, разговор в кабинете продолжался.
— Анна, давайте договоримся сразу и определенно, — судя по налившемуся подчеркнутой серьезностью голосу, следователь шутить не намерен. — Или вы сейчас четко и конкретно отвечаете на мои вопросы, либо мы с вами сейчас едем к нам и я вас задерживаю на полгодика с содержанием в следственном изоляторе…
Ну, брат, это ты врешь! — опытно поймал Барабас следователя на слишком вольной трактовке законов. Это ты только такой неопытной дурочке можешь вешать лапшу о том, что просто так засадишь ее на полгода. На такое задержание у тебя нет полномочий и нет оснований… Хотя, с другой стороны, нынче все можно. Это по отношению к проворовавшимся генералам или попавшимся взяточникам государственного масштаба обязательно соблюдают букву закона — к слабым мира сего отношение иное.
— Алло, ты меня слушаешь? — очень невовремя раздалось в трубке.
— Да-да, Хозяин! — встрепенулся Барабас.
Самусь в сложных ситуациях всегда следовал известной еврейской мудрости — лучше семь раз переспросить, чем один раз ошибиться. Он всегда так — сначала помолчит, размышляя, а потом уже говорит четко и ясно.
— Значит, так. Сейчас к тебе срочно выезжает Шурф. Он со следователем сам разберется… Кстати, что он из себя представляет?
— Щенок, — коротко ответил Барабас.
Ситуация его вполне устраивала. Шурф мужик опытный, во всевозможных разборках поднаторевший, к тому же доверенное лицо при Самусе — пусть сами и разбираются в проблеме.
— Отлично, — Самусь был удовлетворен. — Значит, Шурф все уладит… Так что твоя задача заключается в том, чтобы задержать этого следователя у себя до приезда Шурфа. И чтобы у него не появилось никаких зацепок против тебя и твоего заведения. В крайнем случае, чтобы таковых было поменьше… Усек?
Барабас хорошо понимал, что выполнить последнее требование не так просто — хотя бы уже потому, что хоть следователь и щенок, но ведь не полный же он профан, на такой работе профанов не держат, и беседует он сейчас с дурочкой-Нюшкой, которая от страха сейчас несет такую ерунду… Однако не объяснять же это Хозяину!
— Все понял, шеф, — бодро ответил исполнительный директор директору подлинному.
— Ну, тогда будь! Подробно обо всем доложишь Шурфу, а он передаст мне. Всё! При изменении ситуации немедленно звони.
Барабас отключил телефон и, положив коробочку с коротенькой антеннкой рядом с пепельницей на стол, опять уставился на экран.
А там…
— …Я возвращаюсь, а он уже взял Наташку под руку и готовится уходить с ней, — Нюшка ревела в три ручья и говорила, говорила, говорила, размазывая по лицу косметику, перебивая сама себя, перескакивая с одного вопроса на другой. — Я прямо офигела от наглости такой. А она, довольная такая, сучка, посмотрела на меня и пошла с ним, и еще задницей своей крутит, чтобы я видела. А я и видела, хотя и нету у нее задницы вовсе… Он в тот раз такой веселый был. Он всегда веселый. А тогда особенно веселый был. А она, стервоза… Да так ей, стервозе, и надо, чтобы вы ее за задницу ее поганую взяли, да в кутузку… А я вчера весь вечер тут была, кто угодно может сказать… Вы пишите, я скажу, как ее найти, скажу: она к нам позавчера случайно зашла, она к нам редко заходит, а теперь я ей вовсе зубки ее белые повыбиваю…
Вадим пытался остановить ее излияния.
— Погодите, Аня… — проговорил он.
Однако Кабанчук его не слушала и не слышала. Ей и страшно было, что именно ее, Нюшку, а не стервозу-Наташку, допрашивают и пугают жуткими словами «следственный изолятор». И глупая ревность по-прежнему жгла, что Ленька, кобель, позавчера не ее с собой взял. И никак не укладывалось в ее голове, что этот красивый, веселый, добродушный, сильный, богатый и щедрый парень, с которым они любили порезвиться и похулиганить в постели, вдруг лежит сейчас где-то в морге на кафельном прозекторском столе и его там потрошат какие-нибудь студентки-двоешницы, не ведающие, какого мужика потрошат. И опасалась сказать что-нибудь не так — потому что если уж Леньку, силача и здоровяка, который с собой иной раз и пистолет таскал, убили, а уж с ней, случись что, справятся без проблем…
И все это вместе таким гнетом придавило ее сознание, таким грузом, что она мало что соображала. А потому говорила все подряд, не в силах разделить то, что можно говорить, а о чем следовало бы умолчать.
— И Барабас подтвердит, что я тогда тут весь вечер клиентов обслуживала…
— Как обслуживала? — счел нужным уточнить Вадим.
— Ну как… Как женщина, — брякнула Нюшка. — А то сами не знаете, как это делается… И приносила, если надо, кто что попросит…
Исполнительный директор, услышав эти слова, даже поперхнулся.
— Дура! — рявкнул он. — Нашла о чем говорить, идиотка!
Барабас вскочил со своего места и рванулся к выходу. Уже с порога услышал вопрос следователя:
— Так вы ведь, насколько мне известно, не официантка, так почему вы должны что-то приносить клиентам?
— Я же не то приносила, что официантки приносят…
Если ее сейчас не остановить, она такое наговорит — ввек не отмоешься!.. Хотя, возможно, уже поздно. Теперь ее, идиотку, начнут раскручивать… И ведь раскрутят, волкодавы чертовы!.. Нет, теперь просто необходимо любыми способами вырвать ее из рук следствия!