Трисвечница
Шрифт:
Ну, пришла маменька в себя, собрала стол. Помолились, сели.
– Тут у нас давеча старец один был, Василий Афанасьевич, – завела разговор маменька.
– Карпуня-книгочей? – распрямив плечи, встрепенулся мужичок-лесовичок.
– Он самый.
– О, это наш человек! Духовный окормитель Петриных. Рабов Божиих Алексея, Анны и их дочек – Аниськи, Гани и Матреши. Хоть Матреша и маленькая, но Карпуня уже внушает ей истины Христовы своими простыми сказами.
– А почему Петрины не у священника окормляются? У них, в Ялтунове, в Троицком храме батюшка хороший, духовный.
– О, да ты, Акулька, книгочейка небось? Как Карпуня?
Маменька
– Да ты не робей, – успокоительно сказал Григорий. – Добрые книги – они пользительны. А вопросик твой не простой…
И тут я заметила, что Григорий не такой уж невзрачный. Задумавшись, он стал как-то крупнее, словно в плечах шире стал.
– Да… Непростая это загадка. Ну, милоньки мои, попытаю, может, отвечу. Люди духовного звания, они, знаете ли, не всегда праведники. А в старцах особая благодать бывает. Они ее через подвижническую жизнь как милость от Господа получают. Через таких старцев Господь Свою волю людям указывает. Потому священники порой сами отсылают людей к старцам. Вот, к примеру, Василий Афанасьевич, которого я Карпуней зову, такую благодать имеет. Он может показать другим, каким путем им спасать свою душу. Правда, Карпуня – юрод. Потому и наказы его не всякий поймет. Карпуня когда увидел Анну Петрину, то сразу испытал ее. Сначала прочитал ей Евангелие от Матфея, где Христос учит, чтобы люди искали прежде всего Царства Божия и правды Его, а потом сказал ей:
«Вот что… Возьми-ка ты это Евангелие, положи в колыбельку и пройди с ней через все село».
– А зачем надо было так делать? – спросила маменька, от удивления подняв брови.
– К смирению приучал. К великому смирению, ради которого юродами становятся. А настоящее смирение – это что? Это благодать. Ты же книгочейка, Акулина. Вспомни-ка, что апостол Павел говорил. «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать». Карпуня тоже книгочей. А еще он смиренный юрод. Старец, в котором благодать действует. Потому-то через Карпуню Господь Анне Петриной путь юродства указал. А она поверила старцу и встала на этот путь. Ну какой священник благословил бы Анну на такое дело? Подумать только – юродствовать при трех-то дочерях! Что же ее навело на такой путь? Евангелие в колыбельке! Прошла Анна с ним через село и поняла, что самое главное в жизни – это Бог. Его, Христа Бога нашего, надо в колыбельке сердца своего носить, в своей душе взращивать и не бояться, кто и что про тебя скажет.
Без Карпуни, милоньки мои, понять это Анна вряд смогла бы. Семья-то ее отчая, где она выросла, к Богу не тянулась. Вот у мужа, Алексея, по-другому было. Он в благочестии воспитывался. В его отчей семье строго было. Не забалуешь. Женившись на Анне, Алексей привел ее в свой дом и такие же строгие порядки завел, как и его отец. Приучал Анну подолгу молиться, пост строго блюсти, в храм неукоснительно ходить. Не так-то легко ей при таких порядках жить пришлось. Она ведь в своей маловерной семье к вольности привыкла. Да к тому ж здоровьем слаба. Строго поститься, к примеру, ей и впрямь трудно было. Но ничего, попривыкла.
А вот какой духовный путь выбрать – не могла понять. А юрод Карпуня указал.
Он при первой же встрече с Анной подметил: «О! Это наша!» И стала Анна юродствовать.
Я слушала про Анну, а меня все подмывало спросить про ее дочек – про Аниську, Ганю и Мотрю. Хоть уже и говорил про них Василий Афанасьевич, только хотелось мне, чтобы и Григорий что-нибудь рассказал. Ерзала я на скамейке, ерзала, да так и не решилась спросить о них. И тут меня выручила
– И как только дочки при такой матери растут… – качнувшись на табуретке, то ли спросила она, то ли сказала свои мысли вслух.
Тут словно тучка какая накрыла светлое лицо Григория. Насупился он, а потом потер узловатой пятерней затылок:
– Вот что, милоньки… Анна и без нас знает, что об Аниське, Гане и Матреше заботиться надо. А еще знает она слова Христовы про то, чтобы люди не заботились, что им есть, пить или во что одеться.
С другой стороны, куда нам без забот – что поесть, попить, во что одеться, где жить… Но! «Ищите прежде всего Царства Божия и правды его, и сия вся приложатся вам». Так Христос говорил. Да…
Тут Григорий, прожевав какое-то слово, закрыл глаза и замолчал. Минуту молчит, другую, третью. Мы уж подумали, что он уснул.
– А знаете что? – неожиданно оживился старец. – Расскажу-ка я вам про Петриных побольше.
Мне вдруг подумалось, что он, когда молчал, решал, надо ли говорить о семейной жизни Петриных. Видать, привык Григорий о духовном рассуждать, а разговор о людях… Можно ли их обсуждать? Оказалось, можно. Рассказ старца был каким-то рассуждающим, назидательным.
– Первую дочь Петрины назвали Анисия, что значит «совершающая», «совершенная», – потеребив бороду, раздумчиво и наставительно промолвил Григорий. – В послушании выросла. У родителей, у старцев. Значит, все их наставления совершает. Вот такая она – послушливая, совершающая. Человек Аниська радостливый. Правда, бывает, что и загрустит, затужит. Только это мало кто видит. Все потому, что она печаль прячет за тихой своей улыбкой. И вот что я вам, милоньки, скажу…
Тут старец Григорий задумался, и глаза его странными стали, будто бездонными. Потом он тряхнул головой, посмотрел вокруг, будто не узнавая нашу избушку, и продолжил:
– Характер у Анисьи добрый, покладистый, и потому вокруг нее соберется много девиц, которых она духовно окормлять станет. Так она совершит самое главное – Божию волю, предназначение свое. И станет во всем достойна своего имени, то есть свершившей, совершенной. Да…
Я заерзала, а маменька, очнувшись от своих дум, спросила:
– А Мотря… э-э… Матрона? Я где-то читала, что ее имя значит почетная?
– Почетная? Нет, Матрона – значит «почтенная», «знатная», – сказал Григорий, гладя свои заштопанные на коленях штаны.
– А какая она, Матрона? – спросила я.
– Домашняя, – ответил Григорий, погладив простенькую скатерть на столе. – На людях показываться не любит. Все-то дома сидит, порядок, чистоту наводит. А главное – простая-препростая. По характеру спокойная, терпеливая. Тихая, скромная девочка растет. А сердечко ее, как и у Анисьи, Богу Единому принадлежит… Так-то вот, милоньки мои.
– А Ганя, Агафья, как я читала, значит «добрая»? – спросила маменька.
– Правильно, добрая. Надо же, какая ты книгочейка! – И тут Григорий опять уплыл взглядом в неведомую даль. Опять встряхнул головой и сказал: – Некоторые люди будут думать, что Ганя строга. А почему – не всякий поймет. А ведь она не к людям, а к людским грехам строга будет. К людям добра, а к их грехам строга. И вот что еще, милоньки… Господь Ганю даром прозорливости наградил. Не зря Анна говорит: «Ганя у нас не земная, а небесная». Ей сейчас всего шесть годков, а соседи Петриных ее уже спрашивали об урожае: сколько мер зерна соберут они осенью. Ганя отвечала. А когда соседи посчитали, то оказалось, что Ганя сказала все правильно. Так-то, Акулина, так-то…