Триумф Анжелики
Шрифт:
И потом она вспомнила, что даже не поблагодарила их за те продукты, которые он прислал ей посредством иезуита.
— Верните их!
Но никому не дано вернуть индейцев, ушедших на поиски разбросанных остатков их племен, чтобы собрать их всех в Долине Предков, и потом отправиться на войну.
Они исчезли среди лесов и гор, они следовали по невидимым тропам.
Да и, по правде говоря, никому особенно и не хотелось их возвращать.
74
Кантор
— Дальше по воде пути нет, — сказал он. — Нужно идти пешком. Если мы будем идти быстро, то доберемся в Вапассу к полудню.
Индейская девочка сопровождала его. Она послушно шла следом. Кантор держал ее, привязав к ее руке нечто вроде поводка: девочка была полуслепая и могла потеряться.
— Откуда вы взяли этого маленького дикаря? — спросил его аптекарь из Форта Оранж, в котором они ночевали этой ночью, избегнув тысячи опасностей.
Он ответил, что это сирота из городка ирокезов, которая спаслась от смерти и болезней. Он подобрал ее.
Было бы очень трудно объяснить добряку-голландцу, который очень милосердно предоставил ему мазь для больных глаз ребенка, что речь шла о его сводной сестре Онорине де Пейрак.
Он наконец-то нашел ее в лагере беженцев с озера Онтарио, среди индейских женщин и детей, которых французы держали под присмотром монахов ордена Святого Сульпиция.
Господин де Горреста не стал ждать, пока растает снег и снова отправил свои армии против ирокезов.
И Кантор, который также не стал дожидаться прекращения холодов, и отправился на поиски своей сестры, застал в долине ирокезов лишь дымящиеся руины. Он очень опечалился и спрашивал себя, не погибла ли она, и где теперь искать.
Говорили, что ирокезы «исчезли с лица земли…»
Ходили слухи, что Уттаке, которому удалось избежать гибели в бою, увел своих воинов в сеть подземных коридоров и ждал момента, когда он сможет отомстить. Но никто из бедных людей не рискнул бы спуститься под землю, чтобы его там встретить.
Кантора интересовали спасшиеся, особенно женщины и дети, среди которых он надеялся найти сестру.
Он никогда не забудет свою радость, когда однажды вечером он встретил ее при свете коридоров, похудевшую, грязную, маленькую дрожащую птичку, такую измученную, что было страшно смотреть. Он испугался, потому что чуть было не прошел мимо нее в ее камзольчике, он чуть не оттолкнул ее; но она была спасена, и они шли по лагерю, испуская их любимые крики: «Онн! Онн!» Его охватила жалость при виде знаков оспы, которой девочка переболела во время эпидемии, еще больше сократившей численность ирокезов.
Говорили, что Господин де Горреста специально прислал в лагерь одеяла, в которые заворачивали больных оспой, чтобы спровоцировать эпидемию.
Но чего только не говорили!
«Проклятая зима!» — думал Кантор пока тропинка вела их через горы к Вапассу. Слишком суровая, слишком длинная, которая не позволила вовремя найти Онорину. Но смог бы он? Ибо зима все равно застала бы их обоих, быть может вдали от всякого убежища, в белой пустыне.
В лагере он держал ее на руках и думал: «Что за беда! Ты жива! Мама вылечит тебя!»
Вот уж воистину, бедняжка! Она и так не была очень ловкой, а теперь еле плелась, спотыкаясь, падала. В конце концов он взвалил ее на спину, привязав ремнем и потащил через разрушенные и сожженные индейские города, в которых лежали мертвые тела, он пересекал леса, перебирался через трещины и все шел и шел по направлению к Вапассу.
В Оранже они отдохнули, и Кантор задумался.
Если Гудзон освободился ото льда, то целесообразнее было бы добраться до Нью-Йорка. Затем — до Голдсборо. Путь займет несколько месяцев.
Лучше уж продолжать путь на восток, через леса. Он был похож на сестру. Он испытывал нетерпение оказаться дома. Как можно быстрее добраться до своих. А дом — это Вапассу. Это лицо и глаза матери, ее объятия, ее улыбка, это присутствие их отца, его смех, редкий, но заразительный, это его радость. Это их друзья испанцы, это их брат с сестрой, которых он не знал, но о которых Онорина рассказывала без устали.
Он обернулся и посмотрел, как она ковыляет позади него с выражением огромного счастья на лице.
Он с трудом поборол желание сообщить ей, что она похожа на растрепанного дикообраза, но она была так горда, что носила костюм индейского мальчишки.
— Уттаке сказал мне, что я достойна быть воином, и поскольку находятся мальчики, которых переодевают в женское платье, потому что они не чувствуют вкуса к ношению оружия, то почему бы мне не надеть мужской костюм, ведь я хорошо стреляю из лука… Вот уж глупость, заставлять меня идти собирать годы или искать подстреленную дичь, только из-за того, что я
— девочка.
Иногда ребенок останавливался. Она боялась.
— Ты думаешь, что она мертва? — спросила она однажды.
— Кто?
— Моя мама, в Вапассу.
Она делала ударение на слове «моя», но Кантор не обращал на это внимания. Он пылко возражал.
— Нет, это невозможно. Она не может умереть. Я хочу тебе объяснить, почему. Слишком много злых сил объединилось против нее. А ты знаешь, что происходит в этом случае?
— Нет!
— Рождается еще большая, добрая сила.
Онорина качала головой. Она рассказала, что будучи у индейцев, видела во сне умирающую мать, она вскочила с криком: «Моя мама умирает! О! Сделайте что-нибудь!..» Она всех переполошила, вызвала даже старую индианку, которая ухаживала за ней.