Триумф Анжелики
Шрифт:
Он боялся, что она не выдержит таких нечеловеческих усилий.
Но она не слушала. Ее сердце тоже горело… От протеста и горя. От беспомощности…
Колен не мог понять. Слишком долго рассказывать. Невозможно рассказать!.. Но ей нужно было успеть туда.
Наконец она достигла цели.
Она увидела его.
Она увидела обнаженный силуэт, худой и жалкий, привязанный к столбу, а вокруг бесновались в танце дикари, и поднимался дым от углей возле ног белого человека. Раскаленные топоры то и дело касались его ног, рук, груди, вырезая
Сначала она видела только это и остановилась, чтобы сдержать крик, который рвался с ее губ.
Слишком поздно!.. Она опоздала!..
Но взглянув снова в направлении жертвы, она увидела, что он держит голову прямо, а глаза его смотрят в небо.
Его молчание не было смертельным, оно было героическим.
Все стало выглядеть по-другому. Все встало на места. Она снова побежала, полная энергии и надежды.
— Уттаке! Уттакевата! Отдай его мне!
Она шла одна, бросив свой крик в небеса.
— Уттаке! Уттаке! Подари мне его жизнь!
Он повернул к ней свое лицо, раскрашенное военными узорами. Его перья и серьги дрожали. Он подошел к ней, потому что она остановилась. Он не казался удивленным от ее появления, но выражение его лица стало угрожающим. Установилось долгое молчание.
— До каких пор ты будешь просить меня о чьей-нибудь жизни? — бросил он недовольно. — Я подарил тебе твою жизнь и жизни твоих детей. Не правда ли, этого достаточно?.. До каких пор ты будешь спасать тех, кто отталкивает тебя или желает твоей смерти? Что тебе за дело до этого иезуита? Почему ты хочешь спасти его жизнь? Он был твоим врагом. Я отправил его к тебе, чтобы ты прикончила его. Чтобы ты прикончила его собственными руками, как это делают женщины. А ты не сделала этого. Я презираю тебя. Ты нарушила законы справедливости.
— Я не обязана повиноваться твоим законам. Я приехала из другого края, у меня другой Бог и другие законы. Ты это прекрасно знаешь, ты, который пересек океан, Уттаке, Бог Небесных Туч…
Уттаке принялся ходить взад-вперед, обращаясь к толпе индейцев на родном наречии. Надо сказать, что по-французски он говорил довольно хорошо, несмотря на гортанный акцент.
— Вы слышите ее?.. Я осыпаю ее милостями, а она приказывает мне.
Он продолжал говорить, и его мимика выдавала его негодование и возмущение поведением белых и особенно женщин.
Потом он внезапно застыл на месте, его выражение изменилось, приобрел торжественную важность. Его лицо окаменело, глаза сверкали.
Он указал рукой на Анжелику и остался в такой позе, как статуя.
Слова, которые он произнес, раздались эхом по равнине.
— Посмотрите! Вот женщина, сошедшая с ума в своей вере в сумасшедшего Бога. И это ценно… Она безумна, но она верна своему Богу, который сказал глупые слова: «Простите врагам вашим!» Эта женщина так же безумна, как ее Бог. Но она следует, не сворачивая, по своему пути. Она спасла больного англичанина и раненого ирокеза, французского пирата и умирающего священника. И она пришла, чтобы кричать: «Подари ему жизнь! Подари ему жизнь!»
Его поза изменилась, движения руки были одновременно обвиняющими и лирическими.
— Как ты добра… Ты не сворачиваешь с пути, Кава, сияющая звезда, и что мы можем против звезды, сверкающей в центре неба и всегда указывающей одно и то же направление?!.. Следовать за ней! В ночи наших душ… в ночи наших сердец… Ах! Ты сверкаешь, и ты запутываешь нас…
— Я вас не путаю.
— Нет!.. Ты меня обманула! Я отправил его тебе, чтобы ты его съела!
— Нет! Ты знаешь, что я не убила бы его… В доказательство приведу твои же собственные слова, которые ты сказал ему перед тем, как его отправить: «Я вернусь, чтобы съесть твое сердце».
Вождь могавков позволил себе рассмеяться.
— Я хотел удостовериться в тебе, сияющая звезда!
— Значит, ты знал, что я помилую его. Так что прекрати хитрить со мной, Уттаке. Ты подарил мне его жизнь однажды. Ты можешь сделать это во второй раз.
Вождь Пяти Наций принялся ходить туда-сюда.
— Хорошо! Я подарю тебе его жизнь! Я не хочу, чтобы ты подверглась насмешкам из-за принципов твоего сумасшедшего Бога, — заявил он.
По его знаку молодой воин подошел и перерезал веревки, удерживающие узника. Но он не упал. Он по-прежнему стоял у столба.
Видел ли он, что происходит вокруг?
Однако, решение Уттаке вызвало гнев у некоторой части индейцев. Один из них, Хиатгу, подошел к месту событий. Было очень трудно разобрать его речь, но по жестам было понятно, что он разгневан.
Как и его сподвижники, он не потерпит, чтобы такое достойное дело, как пытка, которое было предметом умения и гордости его, Хиатгу, было прервано. Здесь примешивалось чувство мести, так как вся семья этого индейца погибла в огне войны с белыми. Нужно ли было дарить жизнь одному из них, чтобы он продолжил свое черное дело?
Его тирада вызвала одобрение толпы, все заворчали и заволновались.
Хиатгу, угадав, что он держит ситуацию под контролем, продолжал:
— К тому же среди нас нет главного вождя. Если бы таковой и был, то его избрали бы из оннонтагов, а не из могавков. Ты нарушаешь принцип Лиги ирокезов. У тебя нет права отнимать у нас добычу.
— Это не добыча, а мой личный враг, — возразил Уттаке. — С ним связаны мои молодые годы, которые я провел на французских галерах. И, вернувшись к вам, я всегда следовал вашим законам. Совет меня поставил во главе того, что осталось от наших народов. Не забывай это, как и то, что благодаря мне, вы все избежали смерти.
И поднялся шум другой части толпы. И Хиатгу понял, что его противник выигрывает.
— Ладно! Отдай его ей! — крикнул но в бешенстве. — Но не думай, что я ничего не получу!
Его действия были молниеносны.
Он подошел к приговоренному и одним ловким движением снял с него скальп, который победно показал толпе. Крик, вырвавшийся изо всех глоток, подчеркнул его непредвиденное и жестокое действие.
Торжествующий Хиатгу отступил.
Иезуит по-прежнему стоял. Кровь заливала его лицо и плечи. Воин толкнул его, но тот остался у столба.