Триумф броненосцев. «До последнего вымпела»
Шрифт:
– Перец, а откуда это? – слегка обалдевшим голосом спросил Василий.
– Так вы же с утра не снедали, вся команда беспокоится… – слегка приврал Перец: на самом деле, придя покурить к фитилю, он услышал реплику: «А наш старшой-то целый день не жрамши на мостике стоит, да еще, судя по всему, и ночью не спустится…»
Нельзя сказать, что Василия «самозабвенно любила вся команда» – не та у него была должность, чтобы «всеобщую любовь» снискать, но подавляющее большинство матросов и кондукторов очень даже с уважением относились. Особенно после краткого «правления» Белозерова – имели возможность сравнить. Да и успели пересветовцы
Перец для себя решил сразу: «Я не я буду, если этого парня голодным на целые сутки оставлю».
На камбузе он немедленно развел огонь, прикинул, что и из чего можно сотворить…
– Ого! – Пар, шедший от открытого судка, просто валил с ног своим ароматом. Василий понял, что даже рулевому придется отжалеть часть принесенного позднего ужина, иначе тот неспособен будет адекватно выполнять свои обязанности.
Теоретически то, что сотворил Перец на камбузе, можно назвать гречневой кашей с тушенкой… Нет! В судке парил и испускал ароматы «плов» из, как это ни странно, гречневой крупы, консервированного мяса и имевшихся в распоряжении повара овощей. Каким образом умудрился сотворить такое пересветовский кулинар, но факт оставался фактом: Тимирев изначально не собирался присоединяться к «ужину» – он уже успел перекусить, как и большинство экипажа, консервами. Но сшибающий с ног запах заставил прикусить язык и с благодарностью принять от кока тарелку с горячим «яством».
На ближайшие десять минут броненосец остался без командования: на мостике были слышны только звяки ложек по фарфоровым тарелкам. Молодые организмы офицеров интенсивно требовали своего, а целый день, проведенный без возможности нормально поесть, – наилучшая приправа к любой пище. А «каша-плов», приготовленная Перцем, была и сама по себе очень хороша.
Первые две ложки Василий просто «всосал» в пищевод, практически не пережевывая, потом начал слегка отличать питание от еды и почувствовал не только животное удовлетворение, а и удовольствие при употреблении столь позднего ужина. И не только физиологическое: у кают-компании имелся свой повар – вольнонаемный. Именно он всегда готовил для офицеров и командира. Сегодня ему было сказано, что во время боя офицеры обойдутся консервами – он и не напрягался. Никаких претензий – и обошлись бы.
Но забота кока, готовящего для команды, не могла не тронуть душу молодого лейтенанта – ведь никто не обязывал Перца сооружать в кастрюле то варево, что он принес на мостик. Инициатива была исключительно его. А это что-нибудь да значит…
И Соймонов, когда лопал за обе щеки гречку с тушеным мясом и прочим, чуть ли не плакал. От удовольствия, конечно: если матросы поступают так, как в этот раз, то, наверное, из него получается не самый худший из старших офицеров, значит, он умудрился совместить требования Устава с человеческим отношением к людям… До жути хотелось хоть как-то отблагодарить кока за его заботу, но, как назло, наличных денег у Василия с собой не имелось. Не к кресту же представлять за такое…
Но к моменту «облизывания ложки» решение, хоть и сильно компромиссное, было найдено:
– Спасибо тебе, братец – спас двух офицеров от голодной смерти, – в темноте улыбку лейтенанта разглядеть было затруднительно, но интонации голоса ее подразумевали. – Будешь до конца службы получать двойную винную порцию. Я распоряжусь.
– Тройную, –
– Премного благодарен, ваши благородия, – слегка оторопел кок, – только непьющий я. Почти. Чарки государевой вполне хватает.
Вот ведь!..
– Хорошо – завтра подойди ко мне после… – и Василий сам не смог продолжить фразу: а после чего подойти? Банальная логика подсказывала, что с рассветом или чуть позже не имевший отдыха уже вторые сутки молодой организм возьмет свое и безжалостно свалит лейтенанта на койку. Только какие-нибудь экстремальные обстоятельства смогут этому помешать… – Нет, я к тебе сам завтра наведаюсь, если до утра доживем.
Перец видел смятение и тень раздражения на лице старшего офицера и уже начал немного жалеть о том, что сделал. Спал бы уже в своей койке и не заморачивался проблемами, которые его не касаются. Зачем, спрашивается, было делать то, что не обязан? В результате получилось…
И все равно: корабельный кулинар ни разу не пожалел о потраченном времени на эту стряпню – он сделал то, что велела ему совесть, а дальше – пусть хоть взыскание накладывают, хотя такого, конечно, не предвидится.
– Факелы на правом траверзе! – крик сигнальщика отвлек офицеров (да и не только) к более насущным проблемам.
Факелы… Это не иллюминация на празднике, это выбросы искр из труб идущих на форсаже кораблей. И в данной ситуации сомнений не было, что корабли вражеские. Миноносцы. Которые наверняка ищут русскую эскадру и жаждут всадить мину в борт какого-нибудь броненосца.
Может, японцам и следовало быть немножко поскромней, не пытаться догнать корабли русского флота поскорее, не использовать предельные скорости… Но очень уж хотелось. Хотелось отомстить, хотелось затоптать ненавистных гайдзинов в волны, хотелось, до жути хотелось категорически изменить итоги сегодняшнего, вернее, уже вчерашнего сражения. Или хотя бы скрасить его результаты.
– Передать по казематам и батареям, – Василий с трудом сдержался от перехода на крик, – огня не открывать! Только в случае попадания миной!
Боевого освещения не открывать!
Вообще-то приказ «Не делать» в армии и на флоте излишен, приказывают обычно «Делать!»… Но это теоретически. А на практике сейчас, после напряжения дневного боя, напряжения ожидания минных атак японцев нервы могут сдать запросто…
Хоть комендорам уже, наверное, сто раз сказано, что только минное попадание, результативное минное попадание может служить поводом для открытия огня без приказа по миноносцам ночью, что там, на миноносце, не знают точно ни курса нашего корабля, ни его скорости, ни расстояния, что мина почти наверняка не попадет, а если и попадет, то может и не взорваться, что после этой попытки миноносец и броненосец потеряют друг друга в темноте…
А вот выстрелы неминуемо привлекут все «шакалье», что рыщет на представимом расстоянии, и тогда шансы схлопотать минную пробоину многократно возрастают.
Все так. Но люди есть люди. И напомнить им в данной ситуации приказ «Огня не открывать!» было совсем не лишним.
Обошлось. Японские миноносцы эскадру не нашли, и, когда начал сереть восток, все русские броненосцы оставались целы и невредимы. Тем более что японцы никак не ожидали, что их заклятые враги возьмут во мраке курс на восток, а не на север.