Триумф и трагедия. Политический портрет И.В.Сталина. Книга 2
Шрифт:
«Укрепленные районы, строящиеся на наших западных границах, в большинстве своем небоеспособны. Законченные строительством боевые сооружения (ДОТ) не имеют должного вооружения… Укрепленные районы не обеспечены в необходимом количестве постоянными и специально подготовленными гарнизонами».
Сталин переадресовал доклад наркому обороны, посоветовав тому более круто спросить с исполнителей за медленное создание системы укрепрайонов, которые, к сожалению, с началом войны не сыграют той роли, которая им предназначалась. На новой границе УРы не были достроены, а на старой – фактически демонтированы. Сталин спешил, торопил, но, когда дело касалось принятия радикальных решений, проявлял свою обычную осторожность.
По свидетельству Жукова, уже в самый канун войны Сталин, вопреки настояниям военного руководства,
Таким образом, военно-стратегический просчет, связанный с определением направления главного удара вермахта, усугубился упорным стремлением Сталина не видеть того бесспорного факта, что война уже на пороге Отечества.
Гитлер тем временем созвал совещание высшего военного руководства, в ходе которого заслушал сообщения генералов о завершении подготовки к нападению на СССР. Ему докладывали, что с 22 мая железные дороги Германии переведены на график ускоренного движения и сосредоточение войск будет закончено 19 июня, что военно-воздушные соединения первого удара, дислоцированные западнее Вислы, к вечеру 21-го на малой высоте перебазируются на аэродромы вблизи границ СССР. После уточнения деталей фюрер внес в план лишь одно небольшое изменение: начало нападения перенести с 3.30 на 3.00 22 июня.
Сталин, получая тревожные и, как впоследствии оказалось, в основном правдивые сигналы и сообщения, не решился на принятие чрезвычайных мер военного характера в соответствии с планами оперативно-стратегического развертывания. Если бы заблаговременно, энергично и по возможности скрытно были осуществлены необходимые оперативные и мобилизационные мероприятия, начало войны могло быть совсем иным. Думаю, что очень точную оценку действиям Сталина в этот период дал Маршал Советского Союза A.M. Василевский: «…причин для того, чтобы добиться оттягивания сроков вступления СССР в войну, имелось достаточно, и жесткая линия Сталина не допускать того, что могла бы использовать Германия как повод для развязывания войны, оправдана историческими интересами социалистической Родины. Но вина (именно вина! – Прим. Д.В.) его состоит в том, что он не увидел, не уловил того предела, дальше которого такая политика становилась не только ненужной, но и опасной. Такой предел следовало смело перейти (выделено мной. – Прим. Д. В.), максимально быстро привести Вооруженные Силы в полную боевую готовность, осуществить мобилизацию, превратить страну в военный лагерь. Следовало, видимо, тянуть время где-то максимум до июня, но работу, какую можно вести скрытно, выполнить еще раньше. Доказательств того, что Германия изготовилась для военного нападения на нашу страну, имелось достаточно – в наш век их скрыть трудно. Опасения, что на Западе поднимается шум по поводу якобы агрессивных устремлений СССР, нужно было отбросить. Мы подошли волей обстоятельств, не зависящих от нас, к рубикону войны, и нужно было твердо сделать шаг вперед. Этого требовали интересы нашей Родины». Может быть, на это потребовалась бы всего неделя?! Кто скажет? Если бы директива о приведении в боевую готовность западных округов ушла хотя бы на несколько дней раньше!.. Помешало единовластие Сталина. Бюрократическая система была в руках «вождя»…
Трудно не согласиться с трезвыми рассуждениями Василевского, но… если бы они были высказаны накануне войны! К сожалению, никто из политического и военного окружения Сталина не попытался убедить его в той истине, которую так мудро, но поздно изложил Василевский! О доле – и немалой! – вины военных в этом важнейшем стратегическом просчете говорил и Г.К. Жуков: «В период назревания опасной военной обстановки мы, военные, вероятно, не сделали всего, чтобы убедить И.В. Сталина в неизбежности войны с Германией в самое ближайшее время и доказать необходимость проведения в жизнь срочных мероприятий, предусмотренных оперативно-мобилизационными планами».
Величие, мудрость, зрелость руководителя заключается, видимо, в том, что именно вождь должен убеждать окружающих в истинности своих решений. И в данном случае мы вновь сталкиваемся с порочным стилем руководства Сталина, который, по сути, автоматически отвергал альтернативные предложения и решения. Воля Сталина проявлялась как державное упрямство, не признающее других мнений. Конечно, говоря словами Клаузевица, «война – это акт насилия, имеющий целью заставить противника выполнить нашу волю». Но она, воля, может добиться этого, если выступает в союзе с мудростью. Но этого союза не было…
Волевой интеллект Сталина в данном случае показал, каково соотношение его некоторых компонентов. Сталин непреклонно держался поставленной цели: не допустить войны. Но в этом случае стремление к цели, во имя достижения которой хороши были, как считал «вождь», любые средства, как бы отодвинуло остальное на второй план. Пытаясь проникнуть в духовный мир Сталина на основе анализа конкретных фактов того времени, мы видим, что упорство «вождя» базировалось на чрезмерной уверенности в себе, неспособности признать ошибочность своего решения, самолюбии. Подобное, во многом «бесконтрольное», упорство, близкое к упрямству, в конце концов подтачивает и саму волю, которая является его источником. А это ведет к тому, что на каком-то этапе упрямство как бы парализует волю, сковывая ее путами вдруг появляющейся нерешительности, сомнений и колебаний. Человек никак не может совершить чрезвычайно нужный и ответственный шаг. Именно таким предстал в последние дни перед войной, особенно в решающие часы, Сталин, человек, несомненно, волевой. Воля, подавленная упрямством, не внемлет доводам интеллекта. Это есть, по словам Энгельса, «ослепленное упрямство», которое вступает в конфликт с аргументами ума.
Ко всему этому, подчеркну еще раз, Сталин не обладал даром предвидения, способностью приподнять завесу над грядущим и заглянуть за горизонты сегодняшнего бытия. Он продолжал пристально вглядываться в настоящее, глядя себе под ноги, находясь под гипнозом желаемого. У него не было способности опережающего отражения бытия. В противном случае разве он не мог предвидеть, например, последствий репрессий десятков тысяч высших армейских командиров накануне войны? Можно, конечно, сказать, что здесь он руководствовался только политическими и личными соображениями, однако, так или иначе, трагедия этих горьких лет свидетельствует не только о глубокой моральной ущербности «вождя», но и о его ограниченной способности видеть будущее. Ошибки в оценке военно-политической ситуации накануне войны – неоспоримое тому доказательство.
Концентрация политической власти в руках одного человека может вести к тому, что нравственный, волевой, интеллектуальный изъян, который у простого, рядового человека выглядит лишь как его личная слабость, у руководителя такого масштаба, каким был Сталин, приобретает судьбоносное значение. Поскольку политические, военно-стратегические просчеты, допущенные Сталиным и его окружением накануне войны, советский народ, его армия смогли исправить в конечном счете ценой огромных жертв. Мы привычно говорим, что в этом еще раз проявилась решающая роль народных масс в историческом процессе. Значительно реже мы анализируем, какой ценой утверждается эта роль. Анализ разумности этой цены, о чем пойдет речь в одной из последующих глав, позволяет глубже судить о подлинном или мнимом величии руководителей, стоящих во главе народов.
На исторической сцене народ является главным действующим лицом. Но он часто вынужден платить непомерную цену, если решающим образом не влияет на выдвижение «солистов». Почти все военные, многие политические деятели, большое количество простых людей видели, чувствовали весной 1941 года необъяснимое упорство, с каким Сталин оценивал развитие событий, но никто не смог, а точнее, и не пытался освободить «вождя» от слепого упрямства. Здесь дело уже не просто в неиспользованных шансах совести. Иногда этот шанс крайне трудно использовать: и прежде всего тогда, когда у пульта управления государством стоит лишь один человек, а время на принятие особо важного решения исчисляется неделями, затем сутками и, наконец, часами…