Триумф и трагедия. Политический портрет И.В.Сталина. Книга 2
Шрифт:
Сталин, как типичный прагматик, быстро переступил через идеологические предубеждения и решительно пошел навстречу западным державам. Впрочем, иного рационального выбора у него не было. Вообще нужно сказать, что в создании антигитлеровской коалиции Сталин сыграл заметную роль. С самого начала войны, по мере обретения душевного равновесия, советский лидер стремился заручиться поддержкой как можно большего числа стран, делал все, чтобы Япония и Турция оставались на позициях нейтралитета по отношению к СССР. Но, естественно, особые надежды он возлагал на Великобританию и США.
Сталин сразу же стремился перевести зарождавшееся сотрудничество в деловую плоскость. Так, едва ли не в первом послании Черчиллю 18 июля 1941 года Сталин прямо поставил вопрос: «Мне кажется… что военное положение Советского Союза, равно как и Великобритании, было бы значительно улучшено, если бы был создан фронт против Гитлера на Западе (Северная Франция) и на Севере (Арктика)».
Без этих двух видов помощи Советский Союз либо потерпит поражение, либо будет ослаблен до того, что потеряет надолго способность оказывать помощь своим союзникам…
Я понимаю, что настоящее послание доставит Вашему Превосходительству огорчение. Но что делать? Опыт научил меня смотреть в глаза действительности, как бы она ни была неприятной, и не бояться высказать правду, как бы она ни была нежелательной».
Приходила ли ему мысль, когда он диктовал эти строки, что он поспешил в августе 1939 года? Кто знает, прояви он терпение, а Лондон и Париж прозорливость, антифашистская коалиция могла бы быть создана еще два года назад… Однако Сталин никогда не показывал своих сомнений. Он уже давно усвоил, что люди должны верить в безошибочность его действий.
Сталин в своем письме обусловил необходимость действенной, эффективной помощи угрозой поражения СССР. И если в конце концов Сталину удалось добиться благодаря доброй воле союзников крупной военно-технической помощи, которая, к сожалению, в наших военно-исторических трудах долго недооценивалась или явно преуменьшалась, то его усилия открыть второй фронт оказались малопродуктивными. Мы знаем, что Сталин обратился к Черчиллю с этим предложением еще в июле 1941 года. Но прошел тяжелейший 1941-й, тяжелый 1942-й, затем и нелегкий 1943-й… Лишь в июне 1944 года начнется операция «Оверлорд». К слову сказать, когда он спросил Молотова, что означает это английское слово, то, услышав, – «владыка», «властелин», был покороблен. Ему казалось, что настоящий владыка судеб войны идет к Берлину с Востока. Черчилль неисправим, это его творчество… К этому времени советские войска готовились серией ударов освободить Белоруссию и Западную Украину, восточные районы Польши и Чехословакии и выйти к границам Германии. Второй фронт был открыт тогда, когда уже ни у кого не вызывала сомнений способность СССР самому, один на один, завершить разгром гитлеровской Германии.
Сталин как Председатель ГКО и Ставки был вынужден уделять самое пристальное внимание дипломатическим вопросам. Чем ближе были видны контуры долгожданной Победы, тем чаще у Сталина допоздна засиживался Молотов, ему больше обычного приходилось встречаться с представителями союзников. Верховный понимал, что в сложившемся антифашистском союзе Англия и США действовали в подавляющем большинстве случаев согласованно, представляя как бы единую западную силу. Но вместе с тем Сталин уже в начале войны почувствовал определенные различия в позициях партнеров. Сам очень хитрый человек, Сталин пытался рассмотреть за конкретными дипломатическими шагами Рузвельта и Черчилля скрытый смысл, выгоду, которые они хотели извлечь из складывавшейся ситуации. Председателя ГКО больше всего заботило, часто вызывало негодование, что союзники бесконечно откладывают и переносят открытие второго фронта в Европе. Получая по дипломатическим и разведывательным каналам данные о первой (декабрь 1941 г. – январь 1942 г.), второй (июнь 1942 г.) и третьей (май 1943 г.) Вашингтонских конференциях, англо-американских встречах в Касабланке и Квебеке, других
В мае – июне 1942 года Молотов по настоянию Сталина совершил поездку в Лондон и Вашингтон. Предсовнаркома поставил наркому иностранных дел в качестве главной задачи – провести переговоры о принятии союзниками конкретных обязательств по открытию второго фронта в 1942 году. Но Рузвельт и Черчилль делали многочисленные оговорки. Правда, в совместном англо-советском коммюнике, принятом в Лондоне, говорилось, что во время переговоров «была достигнута полная договоренность в отношении неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 году». Но уже вскоре стало ясно, что союзники не намерены выполнять свои обязательства. Сталин не скрывал своего разочарования, раздражения и недовольства. Это можно почувствовать из послания Сталина Черчиллю, отправленного 23 июля 1942 года. В нем, в частности, говорилось:
«Что касается… вопроса… об организации второго фронта в Европе, то я боюсь, что этот вопрос начинает принимать несерьезный характер. Исходя из создавшегося положения на советско-германском фронте, я должен заявить самым категорическим образом, что Советское Правительство не может примириться с откладыванием организации второго фронта в Европе на 1943 год».
После такой телеграммы Черчилль, как он вспоминал позже, не мог ограничиться лишь ответным посланием. Он выразил готовность к личной встрече со Сталиным на территории СССР. Сталин дал согласие, и 12 августа Черчилль прибыл в Москву в сопровождении начальника Генерального штаба Брука, заместителя министра иностранных дел Кадогана, других официальных лиц. Вот что вспоминал Черчилль о своем настроении во время перелета из Каира в Москву: «Я размышлял о моей миссии в это угрюмое большевистское государство, которое я когда-то настойчиво пытался задушить при его рождении и которое вплоть до появления Гитлера я считал смертельным врагом цивилизованной свободы. Что должен был я сказать им теперь? Генерал Уэйвелл, у которого были литературные способности, суммировал все это в стихотворении, которое он показал мне накануне вечером. В нем было несколько четверостиший, и последняя строка каждого из них звучала: «Не будет второго фронта в 1942 году». Это было все равно что вести большой кусок льда на Северный полюс».
Сталин, несмотря на исключительно тяжелую, критическую обстановку на Сталинградском и Юго-Восточном фронтах, провел много часов в беседах с Черчиллем. В них участвовали с советской стороны Молотов и Ворошилов, с английской – посол Керр и личный представитель американского президента Гарриман. Черчилль был вынужден прямо сказать, что в 1942 году второго фронта не будет. Если бы союзники попытались его открыть, то, по словам премьер-министра, наиболее вероятным результатом этой акции союзников было бы их поражение. Сталин долго, многословно возражал, выдвигая, правда, соображения преимущественно нравственного характера.
– Тот, кто не хочет рисковать, никогда не выиграет войну. Не надо только бояться немцев, – приводил доводы Сталин.
– Но второй фронт в Европе – это не единственный второй фронт, – не сдавался английский премьер. Он пытался увлечь Сталина планами союзников по проведению операции в Северной Африке.
Переговоры Сталина с Черчиллем 12 августа, каких бы вопросов они ни касались, настойчиво возвращались к теме второго фронта. Сталина толкала к этому безрадостная фронтовая обстановка. Но Черчилль с помощью Гарримана искал все новые и новые аргументы, дабы доказать невозможность его открытия в 1942 году. Тогда Сталин, посоветовавшись с Молотовым, сделал необычный ход. Во время очередной встречи 13 августа он вручил собеседнику меморандум по вопросу о втором фронте. Хотя накануне Сталин якобы «уступил, признав, что это решение неподвластно его контролю». В меморандуме констатировалось, что союзники официально отказались от согласованного решения, зафиксированного в англо-советском коммюнике от 12 июня 1942 года. Черчилль был обескуражен. Сталин, находясь в критическом положении, когда на волоске висела судьба Сталинграда и, возможно, всего юга страны, решил переложить значительную долю ответственности на своих союзников. В тексте меморандума были те же слова, с которыми Сталин накануне обращался к Черчиллю и Гарриману. Английский премьер сразу же ознакомился с его содержанием:
«…Отказ Правительства Великобритании от создания второго фронта в 1942 году в Европе наносит моральный удар всей советской общественности, рассчитывающей на создание второго фронта, осложняет положение Красной Армии на фронте и наносит ущерб планам Советского Командования… Мы считаем поэтому, что именно в 1942 году возможно и следует создать второй фронт в Европе. Но мне, к сожалению, не удалось убедить в этом господина Премьер-Министра Великобритании, а г. Гарриман, представитель Президента США при переговорах в Москве, целиком поддержал господина Премьер-Министра.