Триумф и трагедия. Политический портрет И.В.Сталина. Книга 2
Шрифт:
Вердикт истории выносит прежде всего народ, который три десятилетия шел за человеком, жестоко поправшим великую, хотя, вероятно, и утопическую Идею. В конечном счете попытки реализовать эту идею и после Сталина окончились огромной исторической неудачей. В ходе «судебного разбирательства» все сильнее меняется политический облик Сталина. Я уже отмечал, что мне, возможно, и не удастся написать полный портрет этого тирана. Может быть, моя попытка ограничится лишь созданием одного из эскизов, пользуясь которым другие напишут этот портрет. Но уже сегодня ясно, что говорить и писать о Сталине – это значит всмотреться, вглядеться в эпоху, на щите которой этот человек оставил столь глубокую и кровавую вмятину. Как бы там ни было, думаю, что на основе анализа тысяч документов, сталинской переписки, решений и указаний диктатора, воспоминаний его соратников и людей, общавшихся с ним,
Был ли Сталин революционером? По-видимому, да, был. Но каким и до каких пор? Годы подполья, ссылок, тюрем, время революции и гражданской войны, влияние Ленина сформировали в этом человеке черты, которые были присущи тогда многим: веру в истинность идей марксизма; уверенность в том, что действительность можно преобразовать в соответствии с убеждениями; склонность к мелкобуржуазному радикализму, абсолютную приверженность классовым критериям, нигилистическое отношение к демократическим и гуманистическим ценностям. Это был, как и Ленин, русский якобинец. В силу своей малозаметности в Октябрьской революции Сталин не дал слишком много пищи историкам. Он был статистом революции, хотя и числился в ее руководящем звене. Но есть свидетельства, которые нам были прежде неизвестны, что Сталин был способен иногда и на самостоятельные решения, чего не мог не оценить Ленин. Так, на заседании Совета Народных Комиссаров 28 ноября 1917 года, на котором председательствовал Ленин (присутствовали Троцкий, Стучка, Петровский, Менжинский, Глебов, Красиков, Сталин, Бонч-Бруевич и некоторые другие), среди многих вопросов обсуждался и такой. Приведу просто выдержку из протокола:
«Слушали:
2. Проект декрета (вносит тов. Ленин) об аресте виднейших членов ЦК партии врагов народа (кадетов. – Прим. Д.В.) и предании их суду революционного трибунала.
Постановили:
Принять и утвердить (принято единогласно против одного Сталина)».
Такое поведение Сталина может сегодня показаться невероятным. Возможно, таким образом Сталин хотел заявить о себе? Документы – вещь упрямая. Этот малоизвестный факт показывает, что Сталин проделал довольно причудливую эволюцию в своем развитии революционера. Он не всегда был вампиром. На первых порах эта эволюция была умеренно позитивной. Не случайно Ленин согласился на выдвижение Сталина Генеральным секретарем партии и позднее охарактеризовал его как одного из «выдающихся вождей». Ранее я писал, что, по моим данным, на пост генсека Сталина выдвинул Каменев. Хотя официальные сообщения на этот счет иные. Например, Мехлис в газете «Правда» 9 апреля 1949 года прямо утверждал, что Сталин стал Генеральным секретарем «по предложению В.И. Ленина». Но Мехлис слишком одиозная фигура, чтобы его заявления брать на веру.
Сегодня мы знаем, что высокий пост скоро изменил Сталина. В истории замечено, что власть лучше всякого рентгена «высвечивает» людей. Сталин стал преображаться. Многие порочные наклонности, дремавшие в этом малозаметном человеке, быстро проснулись. Сталин «высветил» себя. Но он не стал другим. Просто Сталин стал вести себя на высоком посту по-ленински : жестко, коварно, бескомпромиссно.
После смерти Ленина в генсеке стал еще быстрее умирать революционер и рождаться диктатор. В начале 30-х годов это был уже первый консул, цезарь. Говоря словами Жана Жореса, отныне «свет Революции будет мерцать в мрачной атмосфере Термидора». В тиране уже трудно узнать бывшего революционера. Разве можно было предположить 28 ноября 1917 года, когда Сталин выступил против предложения о предании суду лидеров партии кадетов, что незадолго до своего 70-летия только в сентябре 1949 года Сталин сможет спокойно, без единого замечания одобрить целую «пачку» приговоров Особого Совещания при МВД СССР:
2 сентября – 30 человек к 20 годам каторжных работ;
10 сентября – 52 человека к 20 годам каторжных работ;
16 сентября – 31 человека к 20 годам каторжных работ;
24 сентября – 76 человек к 20 годам каторжных работ.
И так все последующие месяцы, что отвела судьба диктатору. А ведь подавляющее большинство этих людей не были преступниками. Разве не похож Сталин на безжалостного палача собственного народа? Разве можно обойтись без этого характерного штриха на портрете без риска его исказить? Таковы полюса 30-летней эволюции человека, начавшего социал-демократом и кончившего жизнь кровавым
Сталин был радикалом, но ему никогда не были присущи революционный романтизм и смелый полет мысли. Даже когда все лидеры большевистской революции во главе с Лениным надеялись на то, что разгорится пролетарский пожар мировой революции, Сталин был достаточно холоден к этой идее. Он не очень верил в нее. Сталин насмешливо улыбался, когда Бухарин на IV конгрессе Коминтерна (1922 г.) внес предложение о праве пролетарского государства на «красную интервенцию», ибо «распространение Красной Армии является распространением социализма, пролетарской власти, революции». Первый генсек партии весьма скептически смотрел на революционность Европы, как, впрочем, и Азии. Его больше устраивал «социализм в одной стране». Можно, пожалуй, сказать, что и Сталину и Троцкому была присуща мелкобуржуазная революционность. Но если Троцкому требовалась «всемирная коммунистическая революция», то Сталин, будучи прагматиком, в душе считал это утопией. Его революционность шла не «вширь», а «вглубь».
У Сталина были сильны изоляционистские настроения. Придет время, и он создаст «железный занавес». Посещение человеком (даже по служебным надобностям) заграницы считалось при Сталине, как, впрочем, и позже, едва ли не подозрительным фактом. Если в 20-е годы капиталистические страны создавали кордоны, которые могли препятствовать «большевистской заразе», то в последующем об этом заботился уже Сталин. И прежде всего потому, что боялся реальностей. Как можно было, например, поддерживать миф об «абсолютном обнищании» пролетариата на Западе без изоляции советских людей от правды? Сталину была нужна лишь революционная фразеология. Для диктатора сама революция становилась теперь подозрительной, если она не была «санкционирована» им.
Каким был Сталин как государственный деятель? Высший государственный пост Сталин занял лишь 6 мая 1941 года, став Председателем Совета Народных Комиссаров. Правда, в начале своей головокружительной карьеры он занимал сразу два ответственных поста – народного комиссара по делам национальностей и наркома рабоче-крестьянской инспекции. Сталин не тратил времени на утопические, по его мнению, рассуждения об отмирании государства. Он если и говорил об этом, как, например, на XVIII съезде партии, то только в одном ключе: будущее отмирание государства произойдет через его всемерное укрепление и усиление. Для «революций сверху» – а после Октября он признавал только такие – нужна сильная, «железная» власть, не обремененная демократическими атрибутами. Ему никогда не приходило в голову, что народ путем свободного волеизъявления, при наличии обязательных альтернатив может и должен давать мандат на правление вновь избранным представителям народа. Придя к власти, Сталин тотчас решил, что это пожизненно. В государстве он превыше всего ставил аппарат, больше других ценил ведомство внутренних дел. Даже партию за очень короткое время он смог превратить в разновидность специфического аппарата или, может быть, государственного идеологического ордена.
В государстве Сталин сразу увидел инструмент власти, позволяющей ей быть всегда правой. Он не опустился до тривиального: «Государство – это я», но, даже не являясь до 1941 года главой правительства, обладал абсолютными прерогативами законодательной и исполнительной власти. Партийно-государственная машина стала для Сталина средством обеспечения безраздельного единовластия. Этот человек никогда не был знаком с «Государством» Платона. Но если бы читал это произведение, то мог бы страшно удивиться: по каким же старым рецептам он действовал! Платон писал: «Установив законы, объявляют их справедливыми для подвластных… а преступающего их карают как нарушителя законов и справедливости… Во всех государствах справедливостью считается одно и то же, а именно то, что пригодно существующей власти. А ведь она – сила, вот и выходит, если кто правильно рассуждает, что справедливость – везде одно и то же: то, что пригодно для сильнейшего».
А чтобы народ отдавал себе отчет в том, что только государство может определять, что справедливо, а что нет, нужно быть беспощадным к тем, кто в этом сомневается. По старой привычке из гигантского потока писем Сталину выбирали ежедневно несколько характерных. Тут много зависело от Поскребышева и его аппарата. Но почти никогда Сталин не давал повода подумать, что государство ошиблось. Вот и на этот раз его помощник вложил в папку письмо от родственников правнука декабриста Юрия Анатольевича Пестеля о том, что, мол, сидит он уже десять лет, у него нет кисти руки, сжальтесь… Ведь фамилия Пестеля для России так много значит… Но Сталин просто отложил письмо в сторону. А вот еще: