Триумф и трагедия. Политический портрет И.В.Сталина. Книга 2
Шрифт:
Страна шла к XIV съезду партии, который стал важной вехой в выборе путей индустриализации народного хозяйства. Но к декабрю 1925 года, когда состоялся съезд, с трудом верилось, что то, о чем писали газеты, сбудется. Днепр пока спокойно катил свои воды, не будучи обуздан плотиной; там, где протянется Турксиб, песчаные бури гнали тучи песка; на месте будущего знаменитого Сталинградского тракторного завода лежал пустырь; никто не мог и думать, что у вековой горы через пятилетку взметнутся ввысь домны Магнитки; кто мог предположить, что пионеры ракетостроения приближали эру космических полетов – в начале 30-х произойдет запуск первой советской ракеты «ГИРД-Х»…
Да, обстановка постепенно улучшалась. Новая экономическая политика давала исторические шансы большевикам. По сути, это была начальная модель цивилизованного рыночного социализма, способная сохранить в новых условиях двигатель предприимчивости. Нэп помог быстро поднять сельское
Промышленные тресты, начав действовать на основах коммерции, сами устанавливали цены. Появились перекосы. Например, за кусок мыла, аршин ситца, ведро керосина крестьянин должен был продать зерна в 3–4 раза больше, чем в 1913 году. Усиливалось недовольство. Это было тревожным симптомом. Надежды на развитие концессий не оправдались: ожидаемых займов от капиталистических государств получить не удалось, а объем внешней торговли не достиг и половины довоенного уровня. У бирж труда толкалось полтора миллиона безработных. Каждый второй взрослый человек в стране еще не умел читать и писать. Не на что было покупать станки и машины. Почти не было новых крупных строек. Но люди, следившие за газетами, чувствовали: страна накануне огромных перемен. У молодого государства, похоже, не было иного выбора; чтобы выжить в этом сложном, опасном мире, нужно было ускорение. Как и за счет чего?
На таком фоне состоялся XIV съезд партии. Самой видной фигурой на съезде уже был Сталин, и прежде всего потому, что политический доклад, который был сделан генсеком, занимал основное место в работе делегатов. Съезд подтвердил решение XIV партконференции о возможности полного построения социалистического общества. В резолюции съезда отмечалось, что «вообще победа социализма (не в смысле окончательной победы) безусловно возможна в одной стране». Съезд провозгласил переход к индустриализации как ключевой задаче социалистического переустройства общества. Делегаты отдавали себе отчет в том, что этот курс потребует сверхнапряжения и жертв. Встал вопрос о темпах. Полной ясности у многих, в том числе и у руководителей, в этом вопросе не было.
Наряду с рассмотрением главного вопроса экономического характера в центре работы съезда вновь оказались и вопросы борьбы с «новой оппозицией». Известно, что основные силы оппозиции представляла ленинградская делегация, возглавляемая Зиновьевым. Именно он выступил с содокладом от оппозиции. Однако его речь на съезде прозвучала весьма бледно. Аргументы Зиновьева и его единомышленников были слабыми и неубедительными. Зиновьев, Каменев, Сокольников вместе с тем серьезно предупреждали об опасности бюрократизации партии. По их мнению, она уже началась. Однако их выступления носили слишком личный характер, чтобы произвести должное впечатление на делегатов. Как уже отмечалось, Каменев на съезде впервые прямо сказал, что он «пришел к убеждению, что тов. Сталин не может выполнить роль объединителя большевистского штаба». Но когда Каменев произнес эти слова, большинство делегатов съезда стали скандировать: «Сталина! Сталина!», фактически устроив овацию генсеку. Сталин почувствовал, что его линия на «защиту ленинизма», о чем он не уставал повторять, получает все большую поддержку партии. Именно в этой монополии на «защиту ленинизма» и его трактовке кроется «тайна» популярности генсека плюс – низкий уровень политической культуры многих партийцев… Авторитет Сталина незаметно, исподволь достиг общепартийного уровня. Думается, что здесь сыграло решающую роль и то обстоятельство, что все прошедшее после смерти В.И. Ленина время Сталин выступал от имени «коллективного руководства», боролся за реализацию наиболее понятных массам заветов Ленина: восстановление экономики страны, развитие кооперации, оживление торговли, распространение грамотности.
Я уже говорил, что Сталин как будто ни разу не «качнулся» ни к одной из оппозиций. Но такое впечатление складывается потому, что любой свой шаг, решение, критику, предложение он выдавал только за ленинские! Хотя в то же время анализ практической деятельности Сталина убеждает, что он допускал немало самых различных ошибок, часто поддерживал то одну, то другую группировку, но умел быстрее других «корректировать» свои позиции. Сталин, как никто другой, научился на словах отождествлять свою линию, свою политику с ленинской. Здесь, подчеркну еще раз, кроется одна из тайн поддержки партией Сталина. Конечно, по многим (но не по всем!) вопросам Сталин действительно выступал в защиту ленинских идей. Но чем дальше, тем становилось очевиднее, что его, Сталина, видение этих идей все больше приобретало автократический характер. Тем более и сами ленинские идеи были далеко не безгрешными. И поскольку в отсутствие
Очередной этап борьбы в партии нашел и организационное выражение. ЦК ВКП(б) – так стала именоваться теперь партия – отозвал Зиновьева с поста председателя Исполкома Коминтерна, а вскоре по инициативе советской делегации этот пост был упразднен. Руководителем Ленинградской партийной организации стал С.М. Киров. Каменева освободили от обязанностей заместителя Председателя Совнаркома и Председателя Совета Труда и Обороны. Правда, еще некоторое время Зиновьев и Каменев сохранили свое членство в Политбюро. Впервые в его состав вошли Ворошилов и Молотов, что резко усилило позиции Сталина.
В своем более чем часовом заключительном слове по Политическому отчету Центрального Комитета Сталин еще раз подверг уничтожающей критике Зиновьева, Каменева, Сокольникова, Лашевича, других их сторонников. Основное внимание в заключительном слове было уделено утверждению курса партии на строительство социализма, на укрепление единства ее рядов. Но вместе с тем от внимания наблюдательных людей не могло ускользнуть, в частности, то обстоятельство, что Сталин постоянно цитировал собственные статьи, записки, обращения и делал это без какого-либо смущения. Люди, обладающие высокой политической культурой, которых, к сожалению, тогда было не так много, не могли не заметить бесцеремонности Сталина, которую он проявил во время критического анализа. Так, в оскорбительном тоне Сталин отозвался о выступлении Крупской, назвав ее взгляды «сущей чепухой». Потом он еще раз вернется к Крупской, заявив не без доли демагогии и кощунства: «А чем, собственно, отличается тов. Крупская от всякого другого ответственного товарища? Не думаете ли вы, что интересы отдельных товарищей должны быть поставлены выше интересов партии и ее единства?» Для нас, большевиков, демагогически, под аплодисменты закончил тираду Сталин, «формальный демократизм – пустышка, а реальные интересы партии – все». Лашевича назвал «комбинатором», Сокольникова – склонным беспредельно «куролесить» в своих речах, Каменева – «путаником», Зиновьева – «истериком» и т. д. Похоже, что Сталин уже тогда стал сползать к позиции, когда и неформальная демократия для него будет «пустышкой». А непростительную грубость в адрес Надежды Константиновны нужно объяснить не просто политической бестактностью по отношению к ней и памяти Ильича, но и подспудной местью Крупской за те памятные письма, звонки, разговоры, к которым она имела отношение при жизни Ленина. Сталин никогда и ничего не прощал.
Сталин, видимо чувствуя, что в ряде мест своего заключительного слова он «перехлестнул», «перебрал» в оценках, прибег к приему, который использует еще не раз. Поясняя свой грубый критический отзыв на слабую статью Зиновьева «Философия эпохи», Сталин заметил, что его грубость проявляется лишь к враждебному, чуждому, но это – от прямоты его характера. Генсек постепенно свою отталкивающую черту характера превращал в общепартийную добродетель, чуть ли не революционное качество. Но уже сейчас, на XIV съезде, в 1925 году, не нашлось, к сожалению, кроме Каменева, коммуниста, делегата, члена ЦК, способного спокойно, но по достоинству оценить личность Сталина и его сползание к разносной критике, которая, придет время, будет звучать как приговор. Как река берет свое начало из незаметного ключа, так то или иное нравственное качество начинается у человека с отдельного поступка и отношения к нему окружающих.
Сталин, последовательно подвергнув критике многих оппозиционеров, естественно, не обошел и Троцкого. Почувствовав настроение большинства делегатов, генсек отмел предложение Каменева о превращении Секретариата в простой технический аппарат, отметив вместе с тем, что он против «отсечения» отдельных членов руководства от ЦК. Бравируя расположением делегатов, Сталин счел уместным вновь заявить, что, если товарищи будут настаивать, он «готов очистить место без шума…». Сталин вел свою речь как опытный политик, добиваясь снова и снова поддержки делегатов, показывая свое бескорыстие и заботу об общепартийных интересах. Высмеивая, критикуя фракционеров, генсек смог тонко показать свое «великодушие», обрамляя свою речь словечками типа «что ж, Бог с ним». Хотя Сталин уже решил, что с Зиновьевым и Каменевым «пора кончать», он тем не менее продемонстрировал свое миролюбие: «Мы за единство, мы против отсечения. Политика отсечения противна нам. Партия хочет единства, и она добьется его вместе с Каменевым и Зиновьевым, если они этого захотят, без них – если они этого не захотят».