Триумф королевы, или Замуж за палача
Шрифт:
Нимало не заботясь тем, что оставляю на полу цепочку грязных мокрых следов, я прошла вглубь дома. За приемной комнатой располагались столовая, тоже черно-белая, но украшенная серебром подсвечников и подвесных люстр, за ней, по-видимому, находился рабочий кабинет: мягкий ворсистый ковер покрывал весь пол, массивный резной стол занял почетное место у окна, на стенах тускло блестели золоченые рамы картин, в дальнем углу разместился книжный шкаф с застекленными дверцами.
Я удивленно замерла на пороге. Над оформлением этой комнаты, да и прочих тоже, явно потрудился кто-то понимающий толк в сдержанной роскоши. Кабинет мог бы принадлежать аристократу, причем,
Серебрянная чернильница, письменный набор, отделанный перламутром, тяжелые портьеры из редкого пиренского бархата — это только малая часть деталей, молчаливо, но однозначно указывающих на высокий статус их владельца. Странно и необъяснимо, разве что дом, по милости короля, достался теперешнему владельцу в наследство от одного из многочисленных «подопечных». Палачи — всегда простолюдины, у них нет денег, чтобы заводить и содержать роскошное жилье. От них не ждешь вкуса, понимания истинной ценности искусства или, к примеру, знания этикета. Умели бы читать и писать, знали, как держать в руках вилку, не сквернословили трижды за минуту — и того довольно.
К Штрогге это, очевидно, не относилось. Его умения, как я уже узнала на практике, были более чем специфичны, а способности пугали до дрожи. Таких не может быть у случайного человека из какого-нибудь медвежьего угла или портовой таверны, да и вообще у человека. И денег таких быть не должно. Боги, кто же на самом деле этот Максимилиан Штрогге?
Я осмотрелась еще раз, отмечая пропущенные прежде детали — закрытые на ключ ящики стола, бумаги, испещренные словами на незнакомом языке и непонятными зарисовками, стеклянные колбы с клубящимся внутри дымом, стоявшие на узкой полке за книжным шкафом, затем вернулась в приемную комнату. Что ж, возможно, в слухах о главном палаче страны больше правды, чем я думала прежде. Надо быть абсолютной дурой, чтобы не признать очевидного: Штрогге не совсем тот, кем должен был быть.
— Фрои Сюзанна, позвольте представить вам экономку, фрои Жеони Дюкс. Конюх Джейме. Кухарка Лили Питс, — прервал мои размышления мужской голос.
Трое слуг, все уже не молодые, но очень приятные на вид, склонились в поклонах.
— Моя супруга перед богами и людьми, фрои Сюзанна Штрогге.
Вот так. Не леди. Больше не леди, всего лишь «фрои» с одним именем.
— Горячая ванна готова, как вы и просили, — голос у Жеони оказался не по женски низким, бархатным и обволакивающим. — Могу я помочь фрои переодеться?
— Я сам. Сегодня — сам.
Мы поднялись на второй этаж, полностью занятый спальнями, муж указал на одну из дверей, за ней оказалась жилая комната. Интересно, его или наша общая?
Он стянул с меня плащ, небрежно бросив его в изножье кровати. Обувь я сняла сама, с наслаждением ощущая под ногами не ледяной каменный пол, а теплую шероховатость деревянного покрытия.
— Туда, — он указал на узкую угловую дверь, за которой обнаружилась купальня, и шагнул через порог, подталкивая меня перед собой.
Я попыталась воспротивиться.
— Выйдите. Сама справлюсь, — я указала на шнуровку дешевого платья, расположенную не на спине, как у благородных дам, а спереди, как бывает у жительниц деревень и городских проституток, с чьего плеча для меня, по всей видимости, и сняли это одеяние.
— Упадешь в обморок от горячей воды и еще, чего доброго, захлебнешся.
Он подошел ко мне и не спрашивая разрешения, принялся расшнуровывать лиф.
— Отпустите.
Я оттолкнула его руки и попробовала сама, но увы, пальцы не слушались. Он отступил, позволил мне попробовать. Сделав несколько бесплодных попыток разделаться с проклятыми тесемками, я почувствовала, как слабость опять набирает обороты. Мэтр Штрогге вернулся и все же стащил с меня холщевое платье. Нижняя рубашка оказалась велика и соскользнула на пол без всякого вмешательства. Ничего больше на мне не было: ни исподнего белья, ни даже чулок.
Было ли мне стыдно? Нет. Он уже видел меня обнаженной много раз. Первая из всех пыток, которой подвергают арестантов — нагота. Так было и со мной, когда я отказалась подписать признание вины за себя и отца. Меня раздели и выставили на всеобщее обозрение перед целой толпой судейских. А потом часами держали с вывернутыми на дыбе руками, так, чтоб носки босых ног едва доставали до склизкого пола. Так чего стесняться теперь?
Мэтр оставил меня посреди купальни, обошел по кругу, внимательно осматривая синяки и ссадины на коже, прощупал ребра и живот, прислушался к моему дыханию. Совершенно бесстрастно коснулся груди, промял её пальцами, но быстро убрал руку — длительное заключение лишило меня женственности и то, что некогда притягивало мужские взоры, не вызвало у него даже тени заинтересованности. Впрочем, как и его прикосновения — у меня. Он деловито ощупал мои плечи. Я застонала и попыталась вывернуться из-под его пальцев.
— Суставы воспалены, — наконец констатировал он. — Придется лечить. Но остальное не так страшно, шрамы останутся только на спине, — он коснулся чуть ниже лопаток, там, где сохранились следы от бича, — под одеждой видно не будет. Внутренние органы, похоже, не пострадали. Вес наберешь, если начнешь питаться, как положено. Остальное восстановится со временем.
Он подал мне руку и помог забраться в воду.
И опять слова мэтра оказались почти пророческими: я едва не уснула от блаженного тепла, охватившего со всех сторон. Ванна. Горячая и просторная, которой я не видела полгода. Масла, дурманящие голову, ощущение чистоты. Кровь на бедрах смылась бесследно, кожа, отвыкшая от мыла и мочалки, приятно раскраснелась и слегка ныла. Боги, а ведь не так давно подобные омовения были для меня привычным и ничего не значащим ритуалом. Я зажмурилось и нырнула в пену, вымывая из волос вонь застенок.
Через полчаса мэтр буквально вынул меня, разомлевшую и притихшую, из воды. Голова нещадно кружилась, но я дотянулась до пушистого полотенца, насухо вытерлась и натянула рубашку из плотного белого хлопка, лежавшую рядом. И тут слабость все же одержала верх. Я пошатнулась и едва не упала. Мэтр не дал: подхватил за локоть и помог дойти до края кровати.
— Это твоя комната. Теперь ты хозяйка дома. Я пришлю Жеони с бульоном, поешь и сразу ложись спать, — он вышел даже не оглянувшись.
Прихода экономки я не дождалась: сползла на покрывало и провалилась в сон. Впервые за последнее время меня не мучали кошмары.
Глава 3. Макс
Темные вечерние улицы встретили Макса привычным едва уловимым шорохом ветра, стуком чужих шагов и хриплым лаем дворовых псов. С неба крупными хлопьями падал мокрый снег. Едва коснувшись земли, он мутнел и таял, отблески редких фонарей дробились в лужах и ручейках, бегущих между булыжниками мостовой. Путь предстоял неблизкий, но брать повозку Макс не стал, только накинул плотный капюшон и запахнул плащ.
Немногочисленные в это время прохожие, в основном слуги и чернорабочие, уважительно склоняли головы и отходили в сторону, уступая ему дорогу.