Триумвиры революции
Шрифт:
Сколько злобы, ненависти, брани и ядовитых насмешек пришлось ему встретить и вытерпеть за эти два года! Если поначалу братья-депутаты его вовсе не замечали, то потом против него началась настоящая кампания травли. Издевались над внешностью Робеспьера, над его костюмом, над манерой говорить, над содержанием речей. Его называли "аррасской свечой"* и "выкормышем Руссо"; его имя коверкали, а текст речей умышленно искажали; иногда его встречали улюлюканьем и свистом, а иногда и вовсе не давали говорить. Каждый раз, когда наступала его очередь, он, хотя и знал свою речь, испытывал страх.
_______________
* В противовес Мирабо - "факелу Прованса".
Но
Он говорил, разбивая преграды, стоявшие на его пути, обращаясь через головы врагов в Собрании прямо к народу, к которому неслись все его мысли.
И народ оценил его слово, дав ему второе имя, оставшееся в веках.
Он стал Неподкупным.
После переезда Ассамблеи в Париж Робеспьер устроился вдали от центра, на улице Сентонж, в доме No 30. Свою плохонькую квартирку он делил с молодым человеком, исполнявшим обязанности его секретаря. Жизнь в столице была дорогой и хлопотливой. Максимилиан, никогда не имевший лишних денег, теперь снова бедствовал и, как некогда в годы учебы, отказывал себе в выходном костюме. Впрочем, отсутствие денег смущало его в меньшей степени, чем отсутствие времени. Учредительное собрание занимало весь его день, встречи с единомышленниками - весь вечер; а ведь нужно было еще просматривать газеты, писать письма, подготавливать тексты речей и статьи для прессы. Неудивительно, что лицо его вскоре еще более побледнеет, глаза ввалятся и засверкают лихорадочным блеском, а подушка узнает первые следы крови. Но это не ослабляло его энергии. Он продолжал начатое сражение, не смущаясь кажущейся бесперспективностью борьбы.
Конечно, Робеспьер приветствовал законодательные акты Собрания, закрепившие успехи, вырванные народом у абсолютизма и феодализма. Отмена прежнего деления граждан на сословия, ликвидация наследственного и личного дворянства, национализация церковных владений, устранение преград, мешавших промышленности и торговле, - все это радовало и вдохновляло защитника народных прав.
Но он не мог оставаться равнодушным, видя, как одновременно с этим, боясь дальнейшего расширения и углубления революции, Учредительное собрание издает целую серию антинародных законов, сводящих на нет все обещания о равенстве и братстве. Он требовал, чтобы законодатели последовательно и полно применяли принципы Декларации прав, а не противоречили им на каждом шагу и чтобы законы, издаваемые именем свободы и равенства, не угнетали свободу и не нарушали равенство во благо богачей и в ущерб труженикам. Все его речи в Собрании - а выступал он за три неполных года более пятисот раз - были посвящены борьбе за народные права и за улучшение жизни народа.
Не было другой проблемы, которая так волновала бы Робеспьера, как проблема избирательного ценза.
Декреты, принятые Учредительным собранием, лишали избирательных прав всю массу неимущего и малоимущего населения страны, которое произвольно зачислялось в категорию пассивных граждан. Активными была признана лишь верхушка налогоплательщиков, составлявшая около одной шестой части французов.
Это глубоко возмущало Робеспьера. Он неоднократно спорил по вопросу о цензе как в Собрании, так и в печати. Указывая на чудовищное противоречие между подобной постановкой проблемы ценза и высокими принципами Декларации прав, он говорил:
– Закон есть выражение общей воли, утверждает Декларация прав; однако возможно ли это, если огромное большинство тех, для кого закон создается, решительно никак не могут повлиять на его издание?.. Самодержавие народа, о котором твердит Декларация прав, - пустая формула, раз большинство народа оказывается лишенным политических прав, которые так неразрывно связаны с народным суверенитетом!..
Гневно разбивая аргументы тех, кто утверждал, будто бедняка легко подкупить и тем сделать его социально опасным, Робеспьер напоминал не без горечи Собранию:
– Разве богачам и важным господам обязаны вы тем славным восстанием, которое спасло Францию и вас? Боролся ли тогда народ для того, чтобы помочь вам защитить его права и его достоинство, или для того, чтобы дать вам власть лишить его их? Затем ли он сверг иго феодальной аристократии, чтобы подпасть под иго богачей?..
Теми же мыслями проникнуты его выступления о составе национальной гвардии и в защиту демократизации армии.
Робеспьер резко возражал против декрета, согласно которому в национальную гвардию допускались только активные граждане.
– Лишать права на оружие одну часть граждан и в то же время вооружать другую, - говорил он, - значит нарушить принцип равенства, основу нового общественного договора.
В равной мере протестовал он и против старого принципа набора в армию, согласно которому солдаты вербовались из третьего сословия, офицеры же почти целиком принадлежали к дворянству.
– В стране дворянство уничтожено, но оно продолжает оставаться в армии. Недопустимо предоставлять ему защиту революционной Франции. Вы утверждаете, что все публичные должности должны быть замещены согласно принципам свободы и равенства, и в то же время сохраняете вооруженных должностных лиц, созданных деспотизмом!..
Насколько своевременными были эти заявления, показали солдатские бунты, прокатившиеся по стране весной и летом 1790 года. Наиболее значительным из них было волнение четырех полков гарнизона Нанси, зверски подавленное аристократом генералом Буйе. Учредительное собрание, однако, несмотря на энергичный протест Робеспьера, вынесло генералу-убийце "благодарность от имени нации".
Немногочисленные выступления Робеспьера по аграрному вопросу полны гуманизма и искреннего желания помочь землепашцу. С таким же глубоким сочувствием относился он и к городской мелкой буржуазии: владельцам небольших лавок, самостоятельным мастерам, всей торговой и ремесленной мелкоте, которая разорялась, не имея возможности выдержать конкуренцию с крупными предпринимателями и торговцами.
И однако он не разглядел рабочих.
Вместе со всеми депутатами он проголосовал за декрет, предложенный Ле Шапелье, запрещавший объединения рабочих и стачечную борьбу. В то время из всех революционеров-демократов только один Марат сумел понять зловещий характер закона Ле Шапелье; только он безжалостно заклеймил этот закон на страницах "Друга народа".
Робеспьер был одним из немногих депутатов Учредительного собрания, боровшихся за права цветного населения французских колоний.
Первое предложение об отмене работорговли было сделано еще в ноябре 1789 года. Однако многие депутаты, владевшие землями и рабами на Гаити и Мартинике, были лично заинтересованы в сохранении рабства. К числу депутатов-рабовладельцев принадлежали и братья Ламеты, ближайшие соратники Барнава, который вследствие этого неоднократно выступал против предложений об отмене рабства и неполноправного положения мулатов.
В своей речи Робеспьер указал, что раз Декларация прав предоставляет политические права всем гражданам, то цветные должны пользоваться теми же правами, что и белые. Когда в ходе прений один депутат предложил поправку, в которой упоминалось слово "раб", Робеспьер с негодованием воскликнул: