Триумвиры революции
Шрифт:
Он вошел твердой поступью и остановился на середине зала, гордо подняв голову и скрестив руки на груди. Прежде чем общественный обвинитель или кто-либо из четверых судей успел произнести слово, он, попирая все регламенты, сам обратился к суду:
– Граждане, не преступник предстал перед вами, но Друг народа, апостол и мученик свободы. Уже давно его травят неумолимые враги отечества, и сегодня его преследует гнусная клика "государственных людей". Он благодарит своих преследователей за то, что они дают ему возможность со всем блеском показать свою невиновность и покрыть
Эта спокойная, полная достоинства речь вызвала бурю восторга у зрителей. Но Марат, обернувшись к аплодирующей и кричащей публике, сказал:
– Граждане, мое дело - это ваше дело, это дело свободы. Я прошу вас соблюдать полное спокойствие, чтобы не дать повода преследующим меня клеветать на вас и обвинять в нажиме на решение суда...
И дальше подсудимый продолжал вести заседание. Уверенный, спокойный, с чувством собственного достоинства, он сам направлял ход процесса, четко разбивая все обвинения и обращая их против тех, кем они были выдвинуты. Обвинительный акт "государственных людей" рассыпался, словно карточный домик.
В последний момент они пытались было сразить своего врага с помощью грубо составленной фальшивки, но и этот их ход оказался разоблаченным.
Присяжные удалились и через три четверти часа сообщили свое решение:
"Трибунал признает невиновным Жана Поля Марата в предъявленных ему обвинениях и постановляет, что он должен быть немедленно освобожден".
Шел четвертый час утреннего заседания Конвента.
Обсуждался проект новой конституции.
Но обстановка в зале не соответствовала серьезности темы. Значительная часть депутатов не слушала ораторов; люди переговаривались друг с другом и нет-нет да поглядывали на дверь.
Все ждали, чем кончится дело Марата.
Уже Робеспьер произнес речь об условном характере права собственности, уже Сен-Жюст после своего выступления спускался с трибуны, как вдруг жандарм, вошедший в зал, наклонился к председателю - им по иронии судьбы был Лассурс, один из самых жестоких врагов Марата, - и что-то шепнул ему на ухо. Депутат Давид потребовал, чтобы председатель доложил Собранию о ходе суда над Маратом, и тот, вдруг побледневший и словно обмякший, чуть слышно промямлил:
– Он возвращается... Сейчас он будет здесь...
Что тут началось! Несколько депутатов быстро поднялись и вышли из зала, другие стали бурно требовать закрытия заседания, третьи пожимали друг другу руки и всем своим видом выражали радость.
К решетке подошел человек из народа и громким голосом заявил:
– Мы привели к вам обратно славного Марата. Он всегда был нашим другом, а мы всегда стояли за него. И если когда-либо над ним вновь нависнет угроза, тот, кто захочет получить голову Марата, раньше получит мою голову!
А затем появился Марат.
Увенчанный лавровым венком, спокойный и величественный, он казался подлинным античным героем. Многие члены Горы бросились ему навстречу, на галереях кричали и подбрасывали вверх шляпы и красные колпаки.
Марат, поднятый множеством рук на трибуну, сказал:
– Законодатели! Свидетельства патриотизма и радости, вспыхнувшие в этом зале, являются данью уважения к национальному представительству, к одному из ваших братьев, священные права которого были нарушены. Перед вами гражданин, который был обвинен, но теперь совершенно оправдан. Его сердце чисто. Со всей энергией, данной ему небом, он будет продолжать защиту прав человека, гражданина и народа.
Вновь шляпы полетели в воздух.
Зал огласился криками:
– Да здравствует республика!
– Да здравствует Гора!
– Да здравствует Марат!
То был момент величайшего торжества Марата, его подлинный апофеоз.
Жиронда, судорожно пытавшаяся его уничтожить, проиграла битву. И проиграла жизнь.
– В этот день, - говорил позднее Марат, - я накинул веревку им на шею...
Они не сразу пали. Они пытались бороться.
Но народ деятельно готовился к восстанию против ига Жиронды. "Бешеные" сформировали повстанческий комитет, наладили связь с Коммуной, вооружали патриотов.
Марат ждал, пока плод созреет.
Еще 1 апреля он сказал у якобинцев:
– Когда час наступит, я дам сигнал!..
И он не обманул веривших ему.
31 мая он сам поднялся на башню ратуши и ударил в набат. Это был сигнал к восстанию.
И все же, как генерал, уверенный в победе, как вождь, который твердо знает, что последнее слово за ним, в этот день он предоставил поле боя в Конвенте своему союзнику Робеспьеру.
– Ты хотел добиться победы мирными средствами? Что ж, на, попробуй...
Неподкупный попробовал. Он произнес свою блистательную тираду против Бриссо и его сообщников. Он потребовал обвинительного декрета против вожаков Жиронды. Тщетно. Стараниями лукавого Барера и других соглашателей победа остановилась на полпути. "Мирные средства" не принесли плодов.
И тут Друг народа подал новый сигнал.
С утра 2 июня Конвент был полностью окружен армией повстанцев. Сто шестьдесят три орудия были направлены на его фасад. Санкюлот Анрио, новый главнокомандующий национальной гвардией, проверял посты. Теперь "государственным людям" было не вырваться из кольца осады!..
Париж кишел, точно муравейник. Друг народа молнией носился по городу. Люди, чувствуя в нем гения революции и своего страстного защитника, с мольбою протягивали к нему руки:
– Марат, спаси нас!..
В ратуше он произнес пламенную речь, начинавшуюся словами:
– Поднимайся, народ-властелин!..
А потом, в Конвенте, он руководил последним туром борьбы. Он отдавал распоряжения, повелительным тоном указывал, кого внести в список подлежавших аресту, кого вычеркнуть из него. И никто не подумал спорить, никому из великих мужей Конвента даже в голову не пришло, что можно ослушаться Марата!..