Триумвиры
Шрифт:
Цезарь был в бешенстве.
— Никого не щадить, — распоряжался он. — Страну опустошать, дома жечь, население грабить и резать. Второго Верцингеторига у них не будет, а все эти Гутуатры и Коммии нам не страшны…
Галлия истекала кровью, Цезаря проклинали и ненавидели за дикие жестокости и насилия, за издевательства и всеобщее разорение.
Когда Гутуатр был наконец захвачен в плен с отрядом наездников, Цезарь приказал выстроить легионы и раздеть храброго вождя донага.
Гутуатр, связанный по рукам и ногам, лежал ничком на деревянных козлах. Подняв голову, он кричал, обращаясь к легионам:
— Римляне, видите, как подлый пес, назвавшийся популяром, издевается над беднотою? Страна разорена, смерть бродит по городам и деревням… Воины, что вам у нас нужно? И как поступили бы вы, если бы враг вторгся в Италию, грабя и убивая мирных жителей?
Легионарии молчали, точно не слышали.
— Кликнуть рабов! — спокойно приказал Цезарь.
Шесть невольников с бичами, в узлы которых был зашит свинец и острые крючья, подошли к нагому человеку и стали бить его, взвизгивая при каждом ударе.
Брызгала кровь, клочья мяса летели во все стороны, и окровавленное тело трепетало, извиваясь. Но Гутуатр молчал. На побелевшем лице его выступил крупными каплями пот, глаза закатились. Он застонал и потерял сознание.
Рабы устали, остановились.
— Продолжай! — яростно крикнул Цезарь и ударил крайнего раба кулаком по лицу, — из носа закапала кровь. — Продолжай! — вопил он, свирепея. — Засечь бунтовщика досмерти!
Били опять. Неподвижное тело превращалось в ком живого мяса. Руки и ноги рабов были окровавлены. И, когда вождь карнаутов был мертв, Цезарь приказал подвести пленников и, указав им на труп, вымолвил зловещим шепотом:
— Видите? Так карает Цезарь мятежников. И, повернувшись к рабам, крикнул:
— Отрубить им руки и отпустить на волю!
Лабиен, бледный, с дрожащими губами, молча сидел верхом, выдвинувшись на правом крыле. Позади него были всадники, он слышал легкий храп лошади, позвякивание уздечек и думал: «Войска ему преданы, а ведь он — злодей, худший, нежели варвары. Он присвоил мои победы, он…»
Не мог думать. Злоба терзала завистливое сердце.
Сидя в шатре, Цезарь читал эпистолы, полученные из Рима. Мятежи в столице, упадок власти популяров, подозрительные переговоры Цицерона с олигархами, — все это было так обычно и для него нужно.
— Небо Италии в политических тучах, — улыбнулся Цезарь друзьям, — и сенат не знает, откуда грянет первый гром…
— Помпей, как Юпитер, сдерживает громы, — ответил Требоний, смуглый, волосатый муж с несколько раскосыми глазами, — А ты, Цезарь, хочешь сблизиться с ним…
— Ты не знаешь, Требоний, Помпея! он честен и велик, только неустойчив в своих поступках и политике. Он не замечает, что на него влияют лица, которые заботятся о своих выгодах.
— И больше всех, конечно, Метелл Сципион, — кивнул Антоний, — а так как Помпей без ума от своей жены, то тесть пользуется его слабостью…
Цезарь молчал. Взяв другую эпистолу, он сорвал печать и со вздохом отложил ее.
— Посейдоний умер. Как жаль, что такой мудрый муж переселился в неизвестный для нас мир!
Он перебирал письма и, когда нашел среди табличек и пергаментов небольшой свиток папируса, обратился к друзьям:
— Новые известия из Рима. Послушаем, что пишет моя супруга.
Кальпурния сообщала, что в Риме неспокойно: обычные столкновения на форуме не прекращаются, бывают убитые и раненые. Эпистола кончалась словами:
«Тебя, конечно, удивит, дорогой Гай, что Курной женился на Фульвии, вдове Клодия. Несомненно, боги наделили ее красотой и прелестями, которыми она умеет завлекать в свои сети мужей, но — вдова Клодия! Этим все сказано. Курион, Целий и Долабелла находятся под сильным влиянием Помпея, который, говорят, злоумышляет против тебя. Будь осторожен».
Взяв письмо Бальба, полученное накануне, Цезарь прочитал:
«Гай Скрибоний Курион нуждается в деньгах. Я говорил с Оппием, но старик без тебя не смеет принять решения. Сообщи о своем согласии, и мы с помощью богов попытаемся убедить Куриона перейти на твою сторону. Долги его составляют шестьдесят миллионов сестерциев, а так как он женился и приданое Фульвии оказалось небольшим, то лезет в долги, как в петлю, которая все туже затягивается…»
Отпустив друзей. Цезарь думал.
«Подожду», — решил он и написал Оппию, чтобы тот скупал синграфы Куриона у его кредиторов и предъявлял к взысканию:
«Начинай с малых долгов и постепенно переходи к более крупным, сжимай кольцо, как вокруг осажденного врага, старайся поставить его в безвыходное положение, не давай ему покоя и, когда он лишится доверия кредиторов, когда разорится и станет почти нищим, — сообщи мне. Я хочу взять мота в руки и сделать его своим послушным орудием».
— Курион нужен мне в борьбе с олигархами, — проговорил Цезарь, — если я не сумею договориться с Помпеем, Курион сделает больше, чем полководец на поле битвы.
Кликнул гонца и, передав ему эпистолу, приказал немедленно ехать в Рим.
Помпей колебался, с кем сотрудничать — с Цезарем или с аристократами. Сторонники Катона предлагали отозвать полководца из Галлии и назначить ему преемника.
— Поскольку Цезарь утверждает, что Галлия умиротворена, — говорили они, — то не лучше ли предложить ему распустить легионы? Вы знаете, что он заочно домогается консулата, но ведь это, отцы государства, нарушение закона Помпея!
Сенаторы растерянно потирали лбы и переглядывались.
— Без Помпея мы не можем решить столь важного дела, — несмело заявил старик-сенатор.
— Разве нет среди нас мужа, которого Помпей уполномочил говорить за него?
Выступил уполномоченный Помпея.
— Пусть отцы государства внимательно слушают, — возгласил он, — закон Помпея запрещает касаться вопроса о преемнике Цезаря до марта будущего года.
Но приближались выборы, и аристократы намечали консулами своих сторонников, а народным трибуном — Куриона, яростного врага Цезаря.