Трижды одинокий мужчина
Шрифт:
– Надеюсь, не контрабанда?
Академик захохотал:
– Откуда она у ученого, молодой человек? Две баночки малинового варенья и медок – вот и все. Надеюсь, не запрещается законом?
– Так и быть, передам, – Скворцов взял пакет.
– Я жду ее выздоровления с нетерпением, – заверил его ученый и открыл дверцу машины. – Огромный ей привет.
Кроме баночек с вареньем, меда и диктофона, Хомутов, как истинный джентльмен, написал Кате письмо, в котором просил ее поскорее поправляться, полоскать горло и делать ингаляции. Прочитав послание, Зорина почувствовала,
Отрывок из книги Е. Зориной
Если мы отправимся с вами в музей истории нашего города, то на снимке, висящем справа у входа в зал, увидим, каким был Приреченск до революции. Каменные особнячки в два-три этажа, окруженные садами и огороженные с улицы палисадниками, украшали центр, а на окраинах, до которых было не так далеко, ютились избы и одноэтажные домишки. Разумеется, в центре проживали уважаемые люди – военные, чиновники, дворяне.
Известный всему Приреченску врач, профессор, Петр Петрович Хомутов с женой Мариной Александровной и сыном – гимназистом Вадимом занимал пять комнат в особняке Шувалова по улице Садовой. Высокий, светловолосый, с широкой доброй улыбкой, он покорял всех, кто с ним общался. Больные его боготворили.
– Нет нужды ехать к заморским светилам, – говорили горожане приезжим. – Петр Петрович любого за пояс заткнет.
Следует добавить, что врач старался оправдать доверие, оказываемое ему приреченцами. Не останавливаясь на достигнутом, он постоянно посещал научные конференции, проходившие как в России, так и за ее пределами, регулярно читал медицинскую литературу, сам писал статьи в научные журналы.
– Плох тот, кто не стремится к самосовершенствованию, – постоянно говорил он Вадиму.
Мальчик удивлялся:
– Я думал, папа, ты уже все знаешь.
– Если бы и я придерживался такой точки зрения, я бы был самым плохим врачом.
– Но ты же умеешь лечить.
Петр Петрович гладил сына по голове:
– Ты знаешь, Вадим, в нашем роду лечить умели все. Я ведь рассказывал тебе.
Гимназист кивнул. Он помнил рассказы папы о знаменитых врачах, своих предках, лечивших еще при князе Владимире Мономахе. Талант к медицине передавался из поколения в поколение.
– Наши мужчины всегда женились только на девушках из докторских семей, – пояснил я Петр Петрович. – Они считали, и, надо сказать, совершенно справедливо, что их будущие жены таким образом передадут наследникам способности к медицине.
Мальчик сразу вспоминал маму. Марина Александровна происходила именно из такой семьи. Если бы женщине было легко получить медицинское образование, она обязательно получила бы его. Но Приреченск не дал такой возможности, и талантливая девушка ограничилась тем, что помогала отцу во всем, вплоть до ассистирования во время несложных операций, принимала больных, когда доктора не было дома, а он
– Ты станешь врачом, – заявлял сыну Петр Петрович. Вадик никогда не спрашивал, откуда папа знает об этом. Он и сам не мыслил себя на другом поприще.
– Ты – продолжатель старинного и знаменитого рода в России, – гордо произносил Хомутов-старший. – Твои дети тоже пойдут по нашей стезе. Жену выбирай похожую на свою мать. Ну, словом, ты меня понимаешь.
Вадим понимал. Его будущая избранница должна была иметь к медицине такое же отношение, какое имел он сам. Иначе перемешаются гены, и наследник проявит интерес к другой области.
– Скорее бы я смог помогать тебе! – мечтательно говорил мальчик.
Отец радостно улыбался:
– Не торопись взрослеть.
Сын и не торопился. Он рос в счастливой семье и наслаждался радостями детства в полной мере.
С переменами в стране все стало по-иному. Однажды, вернувшись из гимназии, Вадик подбежал к отцу:
– Папа, правда, что Николай больше не царь?
Петр Петрович пригладил волосы:
– Правда, сынок.
– Что же будет, папа? – мальчик сжал кулаки. – Чего хотят эти люди, которые называют себя большевиками? У нас говорят разное.
– И что же говорят?
– Наши разделились на два лагеря, – Вадим растерянно посмотрел на отца. – Одни распевают революционные песни, читают стихи, раздают листовки. Другие их бьют. Первые заявляют, что скоро не будет ни бедных, ни богатых, власть перейдет в руки рабочих и крестьян. Вторые смеются.
Врач повернулся к окну:
– Я далек от политики. Всегда был далек. Может, это и неправильно.
– Поэтому ты лечил и бедных, и богатых, – мальчик прижался к отцу. – Ты ведь никогда не брал денег с тех, кто не мог тебе заплатить. И вообще, разве материальное или социальное положение делит на плохих и хороших?
– Ты о чем?
Гимназист сглотнул слюну и продолжал:
– Сторонники революции утверждают, что все богатые плохие, а бедные – хорошие. Ты ведь так не считаешь?
Петр Петрович скривил губы:
– В жизни не встречал утверждения глупее.
– Я тоже так думаю, – Вадик согласно кивнул головой. – Иначе как объяснить, что наши соседи, Алексей Васильевич и Михаил Павлович, потомственные и состоятельные дворяне, – благороднейшие люди, а Никитка-сапожник, помнишь, мы видели его в деревне у бабушки, – хам, бездельник, пьяница и развратник?
Хомутов-старший вздохнул.
– Поверь, – обратился он к сыну, – лучше бы от нас не требовали подобных объяснений. Я никогда не шел против совести. И тебя прошу о том же.
– Я хочу стать похожим на тебя, – сказав это, мальчик отвернулся к окну, боясь, что отец заметит слезы, так некстати полившиеся из глаз.
Позднее он вспоминал: должно быть, именно в тот момент его охватило предчувствие: этот доверительный разговор с папой – последний, как последний и тот вечер в кругу семьи, когда все пили чай с абрикосовым вареньем и ели медовый торт, испеченный мамой, – любимое лакомство Вадика. А потом Марина Александровна села за старинный черный рояль, ударила тонкими пальцами по чуть желтоватым клавишам.