Трижды заслуженная вдова
Шрифт:
— Стой, гадина! — завопила Люська. — Отдай трусы, хуже будет!
Наверное, мне стоило вмешаться, иначе кровопролития не избежать, потому что уса-тая гренадерша остановилась и сквозь прищуренный глаз посмотрела на беснующуюся Людмилу.
— Люсенька, успокойся! — я погладила подружку по голове, как больного ребенка. — Пускай шортики у тетеньки останутся! Они ей как раз по размерчику подходят! А Саньке твоему купим что-нибудь другое. Он же у тебя известный пацифист! Не станет камуфляжные трусы носить, да еще зимой! А нам с тобой надо продукты покупать! Экономь силы, слышишь?
Люська еще немного поругалась, и мы, провожаемые насмешливым взглядом гренадерши, отправились прочь с распродажи. На первом этаже универмага в отделе «Сувениры» я приобрела неплохую, на мой взгляд, флягу с парой наперсточных рюмочек в подарок мужу любимой подруги. Сама же Люська купила ему набор столовых ножей в деревяшке. А что? Практично, красиво и в хозяйстве пригодится.
— Господи, какие были шорты, Жень! — скулила Людмила, когда мы покинули магазин. — Ну и что, что великоваты? Я бы своего Санечку к лету откормила до нужного размера! Зато ведь стоили-то сущие копейки! Ой, беда, беда! И почему я такая невезучая?!
— Зато Сашке твоему повезло, считай, — ответила я на ее стенания. — Он, конечно, их надел бы, потому как тебя любит. Но я вовсе не уверена, что эти, с позволения сказать, шорты способствовали бы усилению его чувства. Скорее, наоборот. А уж если его еще и откормить до размеров этого… маскировочного покрытия, то и вовсе любить тебя перестал бы. Не смог бы! Так что не кисни, мать! Санька у тебя счастливчик!
Люська еще немного повздыхала для порядка, но вскоре успокоилась и занялась составлением списка необходимых продуктов. Слушая ее негромкое бормотание, я с грустью констатировала: поехать в Тулу сегодня не получится…
Рынок встретил нас обычной суетой, несмотря на довольно чувствительный морозец. Мы с Люськой быстренько затарились необходимой снедью и, стуча зубами от холода, рысцой вернулись в машину.
О праздновании дня рождения Саньки говорить, думаю, не стоит — все было ужасно нудно и скучно. Народ веселился, пил водку и вино, с чувством горланил песни.
Короче, всем своим безобразным поведением нарушал покой мирных граждан и мешал мне думать и распутывать преступление. Единственным лучом света в этом царстве разврата и обжорства был горящий Ромкин взгляд и пылкое признание в любви ко мне, щедро сдобренное обещаниями скорее закончить ремонт и вернуть блудную дочь, то бишь жену, в родные стены.
Когда гости, выпив все, что пьется, и съев все, что естся, удалились, а посуда была перемыта, я наконец смогла остаться наедине со своими мыслями.
Старушка Либерман утонула в ванне, причем не по собственному желанию, а по чьей-то злой воле, приняв зачем-то несколько таблеток снотворного. Самым первым и, на мой взгляд, реальным подозреваемым была ее доченька, Соня. А что? Все сходится: Соня очень любила денежки и не хотела пи с кем делить папенькино наследство. Все бы ничего, да только сама же Софочка через некоторое время погибла. И опять же по чьему-то нехорошему умыслу. Кому выгодна ее смерть? Рахили? Да ведь у нее денег-то немерено, зачем ей гробить племянницу? Конечно, особой любви дамы друг к другу не питали, но вот убивать, думаю, Рахиль не решилась бы.
Может, действительно девочка Светочка постаралась? На меня она произвела не слишком приятное впечатление: хитрая, жадная и меркантильная особа. А вот Рахиль о ней совершенно иного мнения. Даже странно, что один и тот же человек производит на окружающих такое разное впечатление. Впрочем, Рахиль, скорее всего, судит о Светлане по рассказам брата, сама наверняка девушку и в глаза не видела. Допустим, Светка все-таки причастна к убийствам, хотя я не вижу в этом абсолютно никакого смысла. Ей бы следовало доказать, что она действительно является дочерью Арнольда Флавиевича и оспорить завещание. В конце концов, чтобы определить родство, вовсе не обязательно, чтобы отец был жив, достаточно но какого-нибудь брата или сестры… Я на минуту представила себе, как бы вытянулись лица у членов этой семейки в случае положительного результата. Вот бы трамтарарам начался! Нет, все-таки в Тулу необходимо съездить: поговорю с Зоей, со Светкой eще раз встречусь, привет от Веника передам… Кстати, в дурдом к Давыду Либерману тоже неплохо было бы наведаться: так, на всякий случай…
Мысли у меня начали путаться, и я вскоре крепко заснула, убаюкиваемая негромким храпом Люськи.
Наступивший день снова сломал все планы. Настойчивый звонок в дверь поднял с кровати Люську, и она, тихо матерясь, поплелась открывать. Я же натянула на голову одеяло и собралась поспать еще минимум минут шестьсот, не обращая внимания на посетителей.
— Жень, Женька, вставай! — затарахтел над ухом знакомый голос.
Вставать не хотелось, поэтому я протестующе дрыгнула задними конечностями и перевернулась на другой бок.
— Да вставай же! — возмутился голос. — Беда у нас!
Я обреченно высунула голову наружу. Перед диваном на коленях стоял Левка. Лицо у него было белее простыни, а в глазах застыл такой ужас, словно он всю ночь просипел в свежевырытой могиле. Люська возвышалась над несчастным грозной тенью.
— Чего приперся, короед? — недовольно проворчала я, понимая, что снова заснуть уже не получится. — Что за беда? У тебя опять приступ диареи?
— При чем здесь диарея! Все гораздо хуже!
— Да говори же ты толком! — рявкнула Люська. — Не томи общественность!
— Рахиль Флавиевна умерла! — сказал Левка и опустил плечи.
Мы с Людмилой оторопело уставились друг на друга.
— Что ты городишь? — не в силах поверить в эту новость, пролепетала я. — Вчера мы у нее были, и, доложу тебе, старушка выглядела очень живой и даже где-то здоровой…
— Вчера была жива, а сегодня умерла, — упрямо мотнул головой Лев. — Мне утром позвонил Аврум и сказал, что его мать ночью умерла.
— Господи, да что ж это делается! — всплеснула руками Люська. — На Либерманов не иначе как мор напал.
— Жень, — опустил глаза Лев, — Аврум говорит, что это вы ее убили…
Меня словно пружиной подбросило. Чего доброго, этот гад Аврум и в милиции такое ляпнет! Вот господа обрадуются: мы и так под подозрением, а тут такой сюрприз! Посадят, век воли не видать, посадят!
— Звони Авруму! — прорычала я.
Левка набрал номер квартиры, где еще вчера проживала сестра Арнольда Флавиевича. Едва в трубке раздался мужской голос, я вырвала трубку из Левкиных рук и грозно произнесла:
— Ты по какому праву нас обвиняешь?