Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник)
Шрифт:
Олег вперил невидящий взгляд в небо, побледнел, чёрные круги под глазами заметны даже с десятка шагов. Изредка шурин князя передергивал плечами, что-то шептал. В руках у северянина большой лук, все знали: стрелы Одд носит постоянно при себе, они длиннее обычных, он сам изготовлял их с большим искусством.
При нём же неотлучно был и младший брат — Гудмунд. Этот с тяжёлым топором и мурманским щитом хладнокровно разглядывал врагов. Северяне стояли поодаль, ожидая знака предводителя. Но Олег не спешил…
— Следите во все глаза, как Сьельв прорубит бреши — заходим разом,
В возникшем проеме ворот застыли, оскалившись клинками, воины словенской знати. Лица перекошены злобой, больше напоминают звериные морды. Мечи до сих пор хранят следы крови — не успели вытереть или не пытались?
— Без пощады!
Рюрик говорил тихо, но отчетливо, и эти слова услышали все.
— Без пощады! — воскликнул Трувар.
Спешенная варяжская дружина двинулась непробиваемой стеной, мятежники попятились.
— Вали ублюдков! — крикнул Вадим.
Его соратники с новой силой бросились вперед, выдавливая из проема иноземцев.
— За Рюрика! — заорал Трувар, вскидывая сверкающий меч, и с места пустил коня вскачь.
Добря не поверил глазам, когда княжий брат перемахнул через толпу в воротах и ворвался на двор. Следом к воротам ринулась верная ему дружина и воины Сивара, рассекая словенских. Пешие дружинники Рюрика успели посторониться, а мятежников большей частью раскидали и затоптали. В проломанный тут и там частокол устремились мурманы Олега.
Меч в руках Трувара смертоносно блистал, горячая руда волнами скатывалась по клинку. Рубил всех, кто смел приблизиться. Близ рубились и его варяги, их остервенелые крики спугнули воронье, заставили попятиться мужиков.
Одд-Олег настигал стрелами всех, кто бежал с княжьего двора, ни одна не знала промаха. На указательном пальце княжьего шурина поблескивал золотой перстень. Мурманы секли раненых и замешкавшихся.
В разгар сражения из крепости высыпали те, кто успел скрыться после подлого нападения Вадима. Потрепанные, израненные, в окровавленных платьях — большинство шатается… Но едва приблизились к месту схватки, выпрямились, на лицах появилась такая злость, завидев которую враг умирает на месте. Эти, ведомые юным Полатом, набросились на мятежников со спины, со стороны Волхова, с особой яростью, принялись рвать и колоть, заливая кровью не только землю, но и небо. Бес и его подручные едва сдерживали озверелый натиск недавней жертвы.
Вадим, казалось, парил над схваткой, рубил сплеча, хохотал победно.
— Меня ни один клинок не возьмет! — ликующе орал Вадим. — Слышишь, Рюрик?
Его голос гремел, разносился по округе, подхваченный ветром, а Рюрик молча взирал со стороны. Лицо князя посерело, глаза медленно наливались кровью. Зубы сжаты, да так, что вот-вот покрошатся.
Добря больше не мог смотреть на побоище. Он лег на землю, спиной уперся в мягкое брюхо мертвого толстяка, подтянул колени к подбородку и закрыл глаза. Звуки сражения не исчезли, да и образы беспрерывно мелькали в голове — море крови, лезвия, сшибающие головы, рассеченные тела, перебитые кости, что торчат из алого, ещё теплого мяса. Желчь, которая течет из вспоротого живота знакомого булочника, отрубленные пальцы оружейного подмастерья, утыканный стрелами Хомич, добряк из Славны.
И только небо над головой темно-серое, спокойное, величественное. В этом небе носятся прислужники и вестницы Мары, а может, и сам Велес наблюдает. Зато батюшка-Сварожич прикрыл очи, дабы не видеть разгул нечисти. Еще немного, и небо разразится протяжным плачем, ручьи, полные рудой, потекут по склонам исполинского холма, на коем стоит княжий град, и вольются в спокойные берега Волхова.
«То-то водяные удивятся», — скользнула неуместная мысль.
Добря плакал беззвучно, даже не пытался утирать слезы. А битва становилась все злее, громче. И голос Вадима выл ликующе:
— Я из старших внуков Гостомысловых! И плевать хотел на вас, иноземцев! Я хозяин этой земли! Где же ты, братишка?!
Но Рюрик не откликался на этот зов, взгляд его бродил по лицам убитых детей, жен, изредка возвращался к созерцанию битвы. Лишь заметив в море сечи Полата, старшего сына, Рюрик выдохнул чуть слышно:
— Живой… Хоть один… Хвала богам, хвала… Не отняли… Хотя бы одного защитили.
И только после этого смог разжать кулаки, поднять руку в повелительном жесте.
Дружинники заметили, что с князя спало оцепенение, ударили с новой силой, с новой злостью. Только Трувар не успел порадоваться — острие пробило грудь. Оттащили туда, где уже лежал Сивар и над телом его копошился лекарь.
— Не щадить! — закричал Рюрик, вздевая боевой топор и, подобный богу войны, ринулся в сечу. Телохранители не поспели за ним.
Навстречу Рюрику рванулся могучий Бес, этого Вадимова соратника Добря и сам бы придушил, будь у него силенка. Поравнявшись с мятежным боярином, князь уклонился от свистящего меча и, уже пролетая мимо, поразил силача нежданным ударом в бок, отпуская рукоять топора. Залитый кровью Бес так и рухнул наземь, увлекая за собой железо. А Рюрик сам выхватил меч и устремился вперед в поисках новой поживы.
Вторя голосу законного князя, по небу покатился гром, мясистые тучи опустились ещё ниже.
Мятежники один за другим падали, их крики становились все тише, а верные князю дружины напирали, кромсали и рубили. Вадима никто не тронул, только оружие выбили. Он качался, пару раз чуть не выпал из седла. Лошадь под ним едва перебирала копытами, глаза бешено вращались, с морды срывались тяжёлые хлопья пены.
Грохот битвы постепенно стихал, зато громовые раскаты в хмуром небе становились все громче. И молнии сверкали куда ярче смертоносных лезвий.
Когда на землю упали первые капли, на «своих двоих» не осталось ни одного мятежника, а земля стонала, алая от потоков крови.
— Собрать всех городских на площадь, — глухо приказал Рюрик. — Волхва ко мне в терем. Готовить краду.
Гридни, те, что были при князе, бросились во все стороны, другие варяги осматривали тела, оттаскивали трупы своих, одним закрывали очи, другим распрямляли члены, бережно укладывали наземь. Скрюченные тела мятежников бросали в кучу, без разбора и почтения.