Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник)
Шрифт:
— Враки, — ответил Вадим. — Я народ подниму, на каждого дружинника иноземного впятером навалимся… Пусть хоть венед, хоть мурманин! Варяги! И что их сила? Эта земля живет по законам крови! И даже если мой дед — Гостомысл — пришлый, я — здешний, на этой земле вскормленный!
Голос волхва прозвучал тускло, точно сам с собой говорил:
— Рюрик старше тебя, опытней. Тебе только двадцать зим исполнилось…
— И что?
— Песью кровь должно обновлять волчьей, — словно не расслышав слов Вадима, продолжил волхв. — Не спорь с варягами. Шею свернут. Только зазря свой народ под топор подведешь.
— Ну, это мы ещё поглядим, — огрызнулся Вадим.
Он вышел из хоромин, громко хлопнув дверью.
— Волхв… — с досадой прорычал Вадим и плюнул на пол. — Угораздило же позвать в Славну [1] этого проклятого старика! Теперь пока в свое лесное убежище не вернется, поучать будет, советовать. Но я все равно по-своему сделаю. Эй, там! — крикнул он. — Коня мне! Вече? Понаехало с разных концов всякой чуди да веси… инородье… А самих словен кто спросил?
— Да, — хмыкнул волхв в бороду, — сколько лет живу на свете, лишний раз убеждаюсь, что жаба — могучее животное! Такая маленькая, а сколько людей задавила!
1
Славна — Словенск, древнейшая часть (конец) будущего Великого Новгорода.
Глава 2
Новый день обещал быть ещё жарче. Пурпурное солнце медленно взбиралось на распахнутое всем ветрам небо, а прохлада — остаток ночи — стремительно отступала.
— Еще пара таких деньков — река закипит, — неодобрительно пробормотал Вяч.
Старший плотник выскреб из миски остатки каши, тщательно облизал ложку. После жадно приложился к кувшину с квасом, пенистые струйки устремились по бороде, оставили мокрые следы на рубахе. Добря наблюдал за отцом очень внимательно, каждое движение ловил.
— А ты, — обратился Вяч к сыну, — чего бледный такой? А глаза почему красные?
Мальчишка смутился, отвел взор, забормотал торопливо:
— Да просто Торни драться не хочет и обзывается обидно.
— Торни? Это из княжьих отроков, что ли?
— Ну да…
Вяч тяжело вздохнул и поднялся из-за стола. Он сделал несколько шагов к двери, бросил с порога:
— Ты сегодня дома посиди, а то спечешься. И мамке по хозяйству помоги, совсем замоталась.
Добря кивнул, но едва отец покинул избу, сам рванул на улицу. Мамке помочь всегда успеет, мамка никуда не денется.
Мысли в голове спотыкались и путались, да и сам Добря то и дело спотыкался. Он с опаской косился на прохожих, то и дело поглядывал на высокую макушку княжьего терема. Впереди показалась стайка мальчишек, кто-то часто махал рукой, наконец, слуха достиг задорный крик:
— Айда на речку!
Добря помотал головой, прогоняя тяжёлые мысли, и прибавил шагу. А после и вовсе пустился бегом. Нагнал приятелей быстро, отвесил оплеуху тому, что шел последним, вылетел вперед и тут же встал как вкопанный.
— Ух ты… — протянул кто-то.
Мальчишки разом попятились, давая дорогу, застыли с распахнутыми ртами. Из ворот княжеского двора медленно выдвигался конный отряд. Воины без особого доспеха, но при оружии, и даже щиты взяли. Кони пофыркивали, копыта взбивали сухую дорожную пыль. Мужчины держались в седлах легко, величественно, сразу ясно, кому служат.
Отряд приближался, Добря различил лицо предводителя, и кулачки непроизвольно сжались. Вид у Олега болезненный: бледное вытянутое лицо, под глазами мешки, какие бывают от долгих тяжёлых ночных раздумий. А очи пронзительно-зеленые, блестят странно, и кудри полыхают, подобно пожару, даже зажмуриться охота.
— Свей… или мурманин, — неодобрительно пробормотал Добря и громко фыркнул: — Купаться-то идем?
— Да погоди, — пролепетал кто-то.
Мальчишки неотрывно смотрели на воинов, выпрямляли спины и задирали подбородки, стараясь подражать. Кто-то переминался с ноги на ногу, уже готовился бежать следом за всадниками.
— Не хотите — как хотите, — бросил Добря. Он уверенно двинулся вперед, туда, откуда чуть заметно веяло прохладой и затхлостью прибрежной тины. — Я дело одно задумал. Важное. Но с ротозеями, вроде вас, каши все равно не сваришь. Обойдусь.
Спиной чувствовал, как нарастает любопытство приятелей, как мнутся, думают — за кем бежать. На губах то и дело вспыхивала озорная улыбка, но он крепче сжимал кулаки и пытался принять серьезный вид.
— Добря, погоди! Мы с тобой!
Ждать в засаде пришлось долго. В животах уже урчало, и, несмотря на откровенный холод, царящий у самой воды, пот катился торопливыми каплями. Набралось всего четверо смельчаков, но зачинщик не расстроился, наоборот — тем краше будет слава. А остальных теперь можно высмеивать и мутузить за трусость.
Княжьи отроки появились ближе к вечеру. Пришли всей толпой. Чистенькие, румяные, в белоснежных рубашечках. Торопливо скинули одежду, с визгами попрыгали в речку. Довольные и счастливые, мальчишки сразу же принялись брызгаться, нырять.
— Тоже мне воины, — прошептал Добря злорадно. — Воин должен быть бдителен всегда, даже когда спит или тужится в отхожем месте.
Он пополз первым. Рубашки и портки хватал без разбора, юрким хорем прошмыгнул обратно в кусты. Приятели выдвинулись с опаской, а вернулись красные, встревоженные. Их тяжёлое дыханье и полные страха глаза развеселили Добрю, но вида зачинщик не подал — воин должен уважать соратников. Берег, который прежде пестрел от одежд, опустел, а в воде по-прежнему плескались беззаботные отроки. В спокойных водах мелькали руки, ноги, головы. Крики и визги были громкими, даже уши закладывало.
— И что теперь? — шепотом спросил кто-то.
— А теперь в город, — отозвался Добря, мечтательно улыбнулся.
Он деловито расстелил одну из рубах, остальную добычу скомкал, все стянул в узел. Ушли бесшумно, хотя до колик хотелось повернуться и закричать во все горло.
— Не хотят по-хорошему, — пояснял Добря, — придется вот так, как с бабами.
Узел перекинули через частокол княжьего двора, а сами сели поодаль в ожидании потехи. И только когда красное солнце скрылось за горизонтом, послышался топот. Отроки мчались через весь город, стыдливо прикрываясь — кто руками, кто охапками травы. В ворота стучали требовательно, бросали гневные, полные обиды взгляды на хохочущих мальчишек, улыбчивых горожанок и мужиков.