Тризна по женщине
Шрифт:
Раннее-раннее утро. Обитатели Усеберга еще спят.
Теперь Хеминг вел меня к дому, лежавшему у подножия холма, там, где реку преградила небольшая запруда и где стоял корабль. Дом казался высокой клетью, окон в ней не было. Хеминг осторожно толкнул дверь и вошел внутрь. Я последовал за ним. Сперва я ничего не видел. Но постепенно мои глаза привыкли к темноте, и я разглядел жерди, протянутые между стенами на высоте двух человеческих ростов. На этих жердях, тесно прижавшись друг к другу, неподвижно сидели большие птицы. На головах у них были надеты колпачки. Птицы услыхали нас. Колпачки разом повернулись в нашу сторону, но видеть нас птицы не могли. Клювы у них
Хеминг легонько тронул меня за плечо, и я увидел человека, спящего тут же на лавке. На правой руке у него была кожаная перчатка, и над ним была натянута сеть. На тот случай, если какая-нибудь из птиц вдруг вырвется на свободу. Человек был одних лет с Хемингом, но плотней его, — красиво, даже замысловато подстриженная борода, волосы, смазанные благовонным маслом. Я хотел подойти поближе, чтобы лучше рассмотреть его, но Хеминг остановил меня:
— У Хаке чуткий сон, — шепнул он.
Мы вышли из дома. Над болотами еще висел туман. Дверь ястребятни так и осталась приоткрытой. Хеминг сказал, что Хаке лучший ястребятник и соколятник здесь, в ее вотчине, и далеко за ее пределами. Он служит королеве с детских лет. Однажды она посылала Хаке в страну бьярмов [3] , чтобы он поймал белого сокола, которые водятся только там. Ему это удалось. Никто не знает, сколько серебра зашито у него в поясе. Да и в лесу он тоже зарыл, наверно, не один мешок с серебром и украшениями.
3
бьярмы — финно-угорское племя, жившее на восточном побережье белого моря
Но королева любит раздаривать своих птиц. Только Хаке обучит очередного ястреба брать голубя на лету (ястреб сядет с голубем, а сожрать его не может: клюв-то у него подпилен, да и Хаке уже свистит в свой манок, и ястреб против воли летит обратно к нему) — так вот, только Хаке обучит очередного ястреба, она приказывает завернуть птицу в шкуру, чтобы та никого не покалечила, и отсылает ее в подарок какому-нибудь могущественному правителю, мужчине или женщине, на север в Трендалег или в Данию, а один раз — даже в Уппсалу [4] . Однажды она отправила в Уппсалу двенадцать лучших своих соколов и получила взамен искусного резчика по дереву. Это было задолго до нас с Хаке. Резчик и сейчас живет в Усеберге. Она не может равнодушно смотреть на резные вещи.
4
древний шведский город, находившийся недалеко от современной Упсалы
Хеминг поднял с земли щепку и поковырял ею в зубах. Теперь он выглядел усталым и грустным. Я чувствовал: будь его воля, в великом Усеберге королевы Асы многое изменилось бы. Вдруг он засмеялся.
— Только ее последняя ястребиная охота уже позади, — сказал он. — И она закончилась печально для нашей королевы. Но я рад, что так вышло.
Это случилось прошлой осенью. Она прислала сказать, что хочет поехать и посмотреть, как ястребы бьют голубей. Был банный день. Мы вымылись и собрались идти к женщинам, у нас не было в ни времени, ни желания ехать на охоту. Но она так приказала. Вытащили женское седло, обтерли с него пыль, старуху завернули в меховой плащ и посадили на лошадь. Она сама была похожа на хищную птицу: упрямая, бесстрашная, с клювом, извергавшим огонь, и глоткой, еще сохранившей прежнюю силу и мощь. Нас с ней поехало человек десять или двенадцать. Хаке взял четырнадцать лучших птиц.
Мы хорошо знали эти места, где водятся голуби. Несколько человек образовали круг, чтобы вспугнуть их. Стая поднялась, Хаке снял колпачки с двух ястребов и бросил птиц в небо. Они понеслись, как стрелы, пущенные из лука. Стая рассыпалась, ястребам хотелось есть, это было красивое, жестокое и короткое зрелище. Каждый ястреб взял свое голубя. А тогда Хаке приманил их обратно.
Он помахал над головой кожаным лоскутом с перьями, зазвенели бубенчики, потом заворковал, как голубь, и наконец издал хриплый предсмертный крик. Смотреть на это было почти больно. Горные птицы, обретшие на короткий миг свободу, медленно полетели обратно — послушные, безвольные, словно дети, которых зовут домой для порки.
И тогда она вдруг заплакала. Не знаю отчего. Хотя, может, и догадываюсь. Она была почти без памяти, нам пришлось поддерживать ее в седле, когда мы медленно возвращались домой в Усеберг.
Той же ночью — сам не знаю почему, но предчувствие не обмануло меня — я отнес ей голову дракона, которую незадолго перед тем закончил; когда я вошел к ней, она пила — последняя ястребиная охота в ее жизни была позади. Я сказал: эта голова поведет твой корабль, когда он пустится в путь через последнее море.
Тогда-то она и пообещала, что я смогу выкупить Одни на свободу.
Когда я вышел от нее, на дворе стоял Хаке.
Надо сказать, что в детстве мы с Хаке дружили. Мы вместе росли. Вместе ходили к женщинам. Однажды у нас была даже одна женщина на двоих, мы никогда не ссорились из-за нее. Я часто помогал ему, когда он лазил по ястребиным гнездам, собирая птенцов. Он пользовался в Усеберге немалой властью, ведь он был незаменим. Но это не мешало нашей дружбе.
Или то была не дружба? Не знаю.
Теперь он стоял на дворе.
Он не спросил, что я делал у нее, и это мне не понравилось. Честный человек не скрывает своего любопытства. Он только спросил:
— Поможешь мне?
И пошел к болотам, я — за ним, он хотел испытать свою власть, не сказав мне, в чем дело, а я считал ниже своего достоинства расспрашивать его, раз он ни о чем не спросил меня. Оказалось, что один из ястребов вырвался на свободу и не подчинился манку.
Хаке попросил меня махать вабилом над головой, сам он с криком бегал вокруг. Случается, что непокорный ястреб из любопытства возвращается обратно. Так получилось и в этот раз. Была лунная осенняя ночь, по небу неслись облака. Мы хорошо видели ястреба, парящего над нами.
Неожиданно он камнем упал на меня, ударил в голову, я отскочил и упал, закрыв глаза, перевернулся на живот — где же Хаке, почему не спешит ко мне? — клюв ястреба ударил меня один раз, потом другой. Я поднялся на колени. Прикрыв согнутой рукой лицо, пытался нашарить нож. Где же Хаке? Я снова упал в болото вместе с вцепившимся в меня ястребом. Наверно, это меня и спасло. Ястреб намочил крылья и отяжелел. Схватив его — где же все-таки Хаке? — и левой рукой сдавив ему горло, я отрубил птице ногу. Птица билась и вырывалась, как могла, вторая нога со страшными когтями работала вовсю. Я на себе чувствовал эти когти, моя рука, сдавившая ей горло, совсем онемела. Птица медленно обмякла у меня в руке.
Только тогда ко мне подбежал Хаке.
Я выпустил птицу.
— Ты ее убил, — сказал он. — Это был мой лучший ястреб!
Он отшвырнул его прочь.
И пошел к усадьбе, не сказав больше ни слова. Я шел следом. Раны мои кровоточили. Хаке оказался сильнее меня. Была лунная осенняя ночь.
Хаке обернулся ко мне.
— Я знаю, зачем ты ходил к ней. И знаю, что она обещала тебе.
С тех пор я больше не доверяю Хаке.
— Как ты звал того ястреба? — спросил я у него, когда мы вернулись в усадьбу.