Троцкий. Книга 1
Шрифт:
Не знаю, составляли ли Сорокин и Строгович подобные документы за предыдущие годы; но наиболее вероятно, что в первые годы Гражданской войны расстрелянных было гораздо больше.
Хотя Троцкий лучше других знал о массовом дезертирстве из рядов Красной Армии и о других позорных явлениях в ней, он яростно протестовал, когда об этом сообщала печать. Так, 14 июля 1919 года Троцкий по прямому проводу передал через Склянского в ЦК свое возмущение статьями в «Известиях ВЦИК» Тарасова-Родионова, который ведет в газете, по словам Предреввоенсовета, «постыдную и лживую травлю Красной Армии, изображая весь командный состав изменническим, членов реввоенсовета безмозглыми, неспособыми использовать коммунистов, и проч. и проч… Тарасов-Родионов сомнительный коммунист…»{180} Троцкий не желал, как сказали бы сейчас, «очернения» армии, полагая, что репрессии, кары изменникам – вещь естественная, но совсем не обязательно, чтобы об этом писали.
К слову, об Александре Тарасове-Родионове. Этот человек не раз привлекал внимание Троцкого. Летом 1919 года в своем письме в ЦК Предреввоенсовета писал, что «фланеры» типа Тарасова-Родионова порочат армию. «В июньские дни 17-го года он был, кажется, левым эсером (летом 1919 г. это уже оценивалось как большой криминал. – Д.В. ) и, привлеченный к дознанию по поводу июльских дней (имеется в виду восстание левых эсеров в июле 1918 г. – Д.В. ), держал себя как жалкий трус, ренегат и предатель… В дальнейшем он примазался к советской власти»{181}. В данном случае Троцкий был недалек от истины, характеризуя моральный облик человека, который станет в последующем командиром дивизии.
В 1935 году, когда эсеровское прошлое Тарасова-Родионова и его дореволюционная критика Сталина стали грозным обвинением бывшему комдиву, тот во имя спасения начал писать письма, часто недостойные.
«Наркому обороны товарищу К.Е. Ворошилову …Левоэсеровский мятеж явился завуалированной попыткой Троцкого и его единомышленников убрать от власти т. Ленина ради срыва Брестского мира. Левые эсеры были выдвинуты как застрельщики мятежа, а дальше двинулись силы, руководимые Троцким и его приспешниками…»
В письмах к тому же Ворошилову и Шкирятову Тарасов-Родионов кается в своих «ренегатских письмах в июле 1917 года, касающихся верного большевика Сталина», а попутно доносит на Каменева, с которым был лично знаком. И хотя Тарасов-Родионов подписывает письма как «неизменно верный партии и преданный вам», будущее его уже предрешено{182}.
Печальная судьба А.Тарасова-Родионова характеризует духовную атмосферу того времени. Нельзя не сказать, что эта атмосфера имеет свои корни и в безумии террора Гражданской войны. Уже тогда утверждались нетерпимость, классовая закомплексованность и жестокость к тем, кто попадал в разряд «врагов».
О массовых расстрелах на фронтах знали многие члены партии, и эта тема даже всплыла на VIII съезде РКП(б), особенно в связи со ставшими известными фактами репрессий по отношению к коммунистам. Как реагировал на это Троцкий? В архиве сохранилось пространное письмо Председателя Реввоенсовета в ЦК РКП(б), в котором он касается причин, обусловливающих его позицию в этом вопросе.
«Мною получено Постановление Центрального Комитета 22 марта (1919 г. – Д.В .) на основании письменного доклада тов. Зиновьева. По этому поводу считаю необходимым изложить следующее. Практические положения, формулированные комиссией съезда, не заключают в себе чего-либо противоречащего политике военного ведомства, как она велась до сих пор с одобрения ЦК (курсив мой. – Д.В. ).
…Именно потому, что я слишком близко наблюдал тяжелые, даже трагические эпизоды в действующих армиях, я знаю очень хорошо, как велико искушение заменить формальную дисциплину так называемой «товарищеской», т.е. домашней, но в то же время я слишком хорошо убедился в том, что такая замена означала бы полное разложение армии»{183}. Далее Троцкий анализирует известный в армии факт расстрела коммуниста по его представлению и решению суда. Но, убежден Троцкий, такое крайнее решение диктовалось суровой фронтовой необходимостью, и поэтому он уверен в своей правоте. «Держать армию можно только величайшим напряжением, поддерживая дисциплину сверху донизу путем самого твердого и во многих случаях сурового режима. Лозунг оппозиции [10] : «Ослабьте гайки!» Я же стою на той точке зрения, что необходимо подвинтить гайки». Троцкий завершает свое письмо твердо: «Нужно, чтобы в центре партии рабочего класса не заражались паникой и не равнялись по психологическим комбинациям Осинских – Ворошиловых. Доклад т. Зиновьева внушает серьезнейшие опасения, что он ищет решение вопроса именно на пути ослабления режима и приспособления к усталости известных элементов нашей партии. Поскольку бюро ЦК одобрило доклад т. Зиновьева, я хочу верить, что оно одобрило не эту сторону доклада, ибо в противном случае я лично не видел бы для себя никакой возможности рассчитывать на успех партии в предстоящей тяжелой борьбе»{184}.
Для достижения поставленной цели Троцкий обычно приказывает, не колеблясь, идти на самые жесткие меры. В июне 1919 года он отдает распоряжение Реввоенсовету 8-й армии: «На первый план сейчас выступает работа трибунала, который должен быть сильно подкреплен… Наказание должно следовать немедленно за преступлением. При очищении широкой полосы командованием армии не принято было, по-видимому, надлежащих мер к тому, чтобы отобрать у населения максимальное количество повозок, а также мобилизовать всех способных носить оружие и отвести их в тыл; иначе они достанутся неприятелю. Обстановка требует применения мер суровой военной диктатуры…»{185}
Даже когда речь идет о нехватке обмундирования, плохом питании красноармейцев, Троцкий видит одну главную причину – классовую. Докладывая в ЦК о «разутости, полуголоде» бойцов на Украине, Троцкий пишет: «Сытый кулак, спрятав винтовку, с презрением глядит на красноармейца, босого и голодного; последний чувствует себя неуверенно и обиженно. По спине украинского кулачества нужно пройти горячим утюгом, – тогда создастся обстановка для работы»{186}. Позиция Троцкого предельно ясна. «Революционным утюгом» он готов действовать без устали.
Такое было жестокое время. Жестоки были те, кто пытался задушить революцию, жестокими были ее защитники; а в этом случае, как мудро заметил Бердяев, «истина перестает уже интересовать» обе стороны. Но жестокость была как бы запрограммирована установкой большевиков на неуклонное проведение диктатуры пролетариата. Ведь сам Ленин признавал, что «диктатура – слово жестокое, тяжелое, кровавое, мучительное, и этих слов на ветер не бросают»{187}. Вождь русской революции считал естественным, прежде всего, силовое выражение диктатуры. Для него расстрел был лишь одним из методов решения острых социальных и политических проблем. Например, он мог написать, что надо «более строго преследовать и карать расстрелом (курсив мой. – Д.В. ) за ложные доносы»{188}. Расстрел – за донос! Правда, только за «ложный». Лидер большевиков был главным якобинцем в русской революции. Это заметили давно. Максим Горький 10 (23) ноября 1917 года написал о Ленине: «…человек талантливый, он обладает всеми свойствами «вождя», а также и необходимым для этой роли отсутствием морали и чисто барским, безжалостным отношением к жизни народных масс»{189}. Дело, в конце концов, не в Ленине или Троцком. Доктрина, основанная на примате диктатуры пролетариата и классовой борьбы, если она взята как политическая программа, соответствующих вождей найдет. Хотя они, эти вожди, и пытались эту диктатуру ограничить рамками так называемой революционной законности.
Поэтому, показав, что Троцкий был решительным сторонником военных репрессий на фронте, нельзя представлять это как абсолютно личное беззаконие, по крайней мере формально. Троцкий обычно действовал в рамках большевистской военной политики, «с одобрения ЦК» и при помощи революционных трибуналов. Для подтверждения этой мысли стоит привести письмо Троцкого Реввоенсовету 2-й армии.
«Уважаемые товарищи, из беседы с начальником и комиссаром 28-й дивизии я установил, что во 2-й армии имели место случаи расстрелов без суда. Я ни на минуту не сомневаюсь, что лица, подвергнувшиеся такой каре, вполне ее заслуживали. Ручательством этого является состав Реввоенсовета. Тем не менее порядок расстрела без суда совершенно недопустим (курсив мой. – Д.В. ).
Разумеется, в боевой обстановке, под огнем, командиры, комиссары и даже рядовые красноармейцы могут оказаться вынужденными убить на месте изменника, предателя или провокатора, который пытается внести смуту в наши ряды. Но за вычетом этого исключительного положения, во всех тех случаях, когда дело идет о карте, расстрелы без суда, без постановления трибунала, никоим образом не могут быть допущены…
Предлагаю Реввоенсовету 2-й армии озаботиться организацией трибунала достаточно компетентного и энергичного с выездными секциями и в то же время решительно прекратить во всех дивизиях расстрелы без судебных приговоров.
6 мая 1919 г.
Предреввоенсовета Л. Троцкий »{190}.
Документ этот появился лишь в 1919 году, когда самосуды командиров во многих частях стали не редкостью. Более того – считались обычными. В том же году, через два с небольшим месяца, Троцкий издал приказ № 126:
«Товарищи красноармейцы, командиры, комиссары! Пусть ваш справедливый гнев направляется только против неприятеля с оружием в руках. Щадите пленных, даже если это заведомые негодяи. Среди пленных и перебежчиков будет немало таких, которые по темноте или из-под палки вступили в деникинскую армию.
Приказываю: пленных ни в каком случае не расстреливать, а направлять в тыл по указанию ближайшего командования. О всех случаях его нарушения доносить по команде для немедленной высылки Революционного военного трибунала на место совершенного преступления»{191}.
Создается впечатление, что этими документами Троцкий пытался как-то втиснуть в рамки военного закона вышедшую далеко из нравственных и правовых берегов жестокость и самоуправство. То был кровавый пир революции.
Грядущий «социализм» с самого начала будет отмечен не только печатью русского исторического наследия, но – особенно – варварства Гражданской войны.
Анатомия войны
Время течет в нас и мы во времени. Чем больше минует лет, тем чаще человек оглядывается назад и сильнее страшится будущего. Жизнь подобна мерцанию во времени, пока его поток не поглотит последние слабые блики. Фауст хотел превратить мерцание жизни, ее лучший миг, в вечность. Согласно религиозным постулатам, это мгновение «там», в ином мире, действительно станет вечностью. Утописты же надеются, что миг можно остановить еще в этом мире. Но все забывают, что этот желанный миг еще нужно достичь!
Троцкий к исходу Гражданской войны этого мига безусловно достиг. Его слава была всероссийской. За короткое время Троцкий стал одним из известнейших революционеров не только в России, но и во всем мире. Этот человек до Октябрьской революции всегда был далек от военного дела и вдруг стал одним из самых главных военных деятелей гигантской страны! Думаю, что для политического портрета Л.Д. Троцкого совершенно необходимы штрихи, характеризующие его как творца и проводника военной политики РКП(б). Пожалуй, наиболее полно в этом отношении Председатель Революционного Военного Совета Республики проявил себя на VIII съезде РКП(б), хотя он там и не присутствовал.
В начале марта 1919 года Троцкий вернулся в Москву. У него накопилось много дел в Реввоенсовете, которые Склянский решить за него не мог, а главное, в этом месяце должен был состояться партийный съезд, на котором предполагалось рассмотреть среди других и военный вопрос. Троцкий собирался доложить ЦК, что весной 1919 года главное командование намерено приложить основные усилия для разгрома объединенных сил Антанты и Добровольческой армии как на Украине, так и на участке от Карельского перешейка до Ровно. Это было необходимо, так как на этих направлениях превосходящий в силах противник находился наиболее близко к основным политическим и экономическим центрам страны. 19 февраля 1919 года по распоряжению главкома был создан Западный фронт во главе с командующим Д.Н. Надёжным и членами Реввоенсовета Р.А. Риммом, Е.М. Пятницким, А.Я. Семашко (с 24 марта подключится О.А. Стигга). К предстоящим операциям готовились Южный и Западный фронты.
Троцкий намеревался выступить на съезде с докладом «Военное положение и военная политика». Тезисы, как всегда, Троцкий продиктовал Сермуксу и Познанскому. Их отпечатали, и Троцкий приступил к подготовке выступления. Он собирался дать подробную картину военного положения Республики, сформулировать ряд принципиальных положений по вопросу строительства Красной Армии, зная, что среди партийцев, находящихся на фронте и в центре, есть немало серьезных противников его линии. Он это чувствовал и раньше, но особенно остро понял, когда 15 февраля 1919 года своим приказом ввел в действие Устав гарнизонной и караульной службы, Устав внутренней службы и первую часть Полевого устава (о маневренной войне).
Готовили эти документы бывшие царские офицеры, которые, естественно, большую часть положений заимствовали из весьма толковых старых русских военных уставов. Это сразу же заметили комиссары и усмотрели в этом умышленное сползание к «старорежимным порядкам». Но это было бы полбеды. Троцкому стало известно, что такие известные партийцы, как В.М. Смирнов, Ф.И. Голощекин, Г.И. Сафаров, Г.Л. Пятаков, А.С. Бубнов, К.Е. Ворошилов, Н.Г. Толмачев, Е.М. Ярославский и некоторые другие, открыто критикуют деятельность Троцкого как руководителя военного ведомства в целом.
Троцкого это не очень настораживало. Он почти всегда предварительно советовался с Лениным или ставил его в известность. По существу, он проводил политику ЦК, линию Ленина, касалась ли она стратегии, принципов комплектования армии или борьбы с дезертирством.
В это время шли сообщения с фронтов: на рижском направлении перешли в наступление германские войска генерала фон дер Гольца, а на Минск стали продвигаться польские войска. Но эти сообщения не особенно беспокоили Троцкого: пока у противника там были небольшие силы. А вот донесения с востока, вопреки ожиданиям, стали поступать очень тревожные. Колчак, зализав свои прошлогодние раны, вновь двинулся на запад. По оценке разведки, у адмирала было теперь более 150 тысяч штыков и сабель против 100 тысяч войск Восточного фронта. А ведь в тылах Колчака, ближних и дальних, были еще десятки тысяч войск интервентов.
Уже позже И.И. Вацетис, анализируя военную обстановку в марте 1919 года, писал: «Мне было совершенно ясно, что наступление Колчака на Среднюю Волгу носило характер грандиозной демонстрации, в основу замысла которой было положено стремление энергичным нажимом привлечь на Восточной фронт РСФСР большую часть наших Вооруженных Сил, а затем отходом увлечь их в Западную Сибирь, то есть подальше от нашего главного театра военных действий, в частности от нашего Южного фронта, с которым готовился расправиться Деникин»{192}. Уже в следующем месяце, в апреле 1919 года, Ленин придет к такому же выводу: «Колчаковское наступление, – говорил он в своей речи на конференции фабрично-заводских комитетов и профессиональных союзов Москвы, – инспирируемое союзниками, имеет целью отвлечь наши силы с Южного фронта, чтобы дать оправиться остаткам белогвардейских южных отрядов и петлюровцам, но это им не удастся. Ни одного полка, ни одной роты не возьмем мы с Южного фронта»{193}. Как анализировал позже историк Ан. Анишев, в марте началось общее отступление 1, 2, 4 и 5-й армий. В войсках «усилились все признаки разложения, свойственные отступающей армии. Дезертирство и переход к белым приняли значительные размеры, были случаи брожений в частях и расформирования целых полков»{194}.
Телеграммы с Восточного фронта спутали все планы Троцкого. Он хотел доложить на съезде, что после небольшой передышки есть возможность повести решительное наступление по нескольким направлениям. А противник опередил. На состоявшемся 14 марта 1919 года заседании ЦК, на котором присутствовали В.И. Ленин, Л.Д. Троцкий, Л.Б. Каменев, Н.Н. Крестинский, Ф.Э. Дзержинский, И.В. Сталин, Н.И. Бухарин, Г.Я. Сокольников, Е.Д. Стасова, В.В. Шмидт, М.Ф. Владимирский, М.М. Лашевич, Г.В. Чичерин, М.М. Литвинов, Л.М. Карахан, Предреввоенсовета Республики внес предложение всем делегатам съезда – военным работникам, в том числе и ему, немедленно выехать на фронт. В протоколе заседания записано:
«Слушали:
…2. Военное положение. Тов. Троцкий предлагает ввиду серьезности положения на фронтах во-1) отпустить его самого на Восточный фронт, во-2) выслать всех фронтовиков немедленно на фронты.
Постановили:
Тов. Троцкого отпустить. Всех фронтовиков немедленно выслать на фронты, за исключением т. Сокольникова, которому разрешается остаться в Москве до конца партийного съезда. Все остальные фронтовики смогут остаться только по особому их ходатайству»{195}.
Однако военные делегаты, узнав об этом постановлении, решительно запротестовали. Их основной довод – на фронте нет катастрофической обстановки. А главное, как говорилось на следующем заседании ЦК 16 марта, возвращение фронтовиков до открытия съезда «может толковаться организациями на фронте как нежелание центра выслушать голоса из армии». Кое-кто это расценил даже как «трюк». На этом заседании решили: «Т. Троцкому немедленно ехать на фронт. Т. Сокольникову на собрании фронтовиков заявить, что директива об отъезде всех фронтовиков отменяется, а предполагается, что немедленно едут те, которые считают, что присутствие их на фронте является необходимым. Вопрос о военной политике поставить первым вопросом в порядке дня съезда»{196}.
Перед отъездом на фронт Троцкий 16 марта встретился с Сокольниковым. Разговор был недолгим. Председатель Реввоенсовета Республики передал свои уточненные тезисы «Наша политика в деле создания армии», в которых была ясно выражена мысль о необходимости дальнейших усилий по строительству регулярной, постоянной армии, свободной от пережитков партизанщины. Тезисы лаконичны, строги, однозначны. Есть основания полагать, что предварительно они были просмотрены Лениным, ибо 21 марта на вечернем пленарном заседании съезда партии он был главным защитником тезисов Троцкого. Все это до недавнего времени было полностью изъято из советской истории.
Перед отъездом из Москвы Троцкий дал советы своим сторонникам, как защищать его тезисы. Он особенно рассчитывал на Алексея Ивановича Окулова, члена Реввоенсовета Республики, своего убежденного последователя. Но Окулов еще не прибыл на съезд. Тогда Троцкий связывается по прямому проводу с Араловым: «Прибыл ли т. Окулов? Так как мне придется уехать до съезда, я хотел бы условиться с т. Окуловым относительно поведения на съезде…»{197} Троцкий уже знает: его военная линия имеет немало противников и будет атакована на
В своем докладе Сокольников, один из стойких приверженцев Троцкого, высказал, в частности, согласованную с ним мысль: «В вопросе о военных специалистах мы имеем не чисто военную проблему, а общую принципиальную проблему. Когда был поставлен вопрос о привлечении на фабрики инженеров, о привлечении бывших капиталистических организаторов, вы помните, как из рядов фракции левых коммунистов была напечатана жесточайшая «сверхкоммунистическая» критика, которая утверждала, что возвращать инженера на фабрику – это значит возвращать командные посты капиталу. И вот мы имеем полную аналогию этой критики, перенесенную теперь в область военного строительства. Нам говорят: возвращая в армию бывших офицеров, вы тем самым восстанавливаете бывшее офицерство и бывшую армию. Но эти товарищи забывают, что рядом с командиром стоит комиссар, представитель Советской власти…»{200} Сокольников изложил в докладе, который должен был делать Троцкий, казалось бы, все верно. Но все – без блеска и той убедительности, с которой мог выступать Троцкий, признанный трибун революции. Об этом, в частности, говорил и Г.Е. Зиновьев, выступая на собрании партактива Петрограда об итогах VIII съезда РКП(б): Сокольников, делая вместо Троцкого доклад, «не мог так ярко защищать его тезисы»{201}.
Вероятно, будь Троцкий на съезде, он мог бы конкретно показать проявления партизанщины, и прежде всего со стороны Ворошилова, которого опекал Сталин. За два месяца до съезда Троцкий, например, сообщал Ленину по прямому проводу:
«Что такое Царицын – об этом прочитайте доклад Окулова, состоящий сплошь из фактического материала и отчетов комиссаров. Я считаю покровительство Сталина царицынскому течению опаснейшей язвой, хуже всякой измены и предательства военных специалистов… Рухимович – это псевдоним Ворошилова (Троцкий имел в виду их одинаково негативное отношение к военспецам. – Д.В. ); через месяц придется расхлебывать царицынскую кашу… Рухимович не один, они цепко держатся друг за друга, возводя невежество в принцип… Пусть назначают Артема, но не Ворошилова и не Рухимовича… Еще раз прошу внимательно прочитать доклад Окулова о царицынской армии и о том, как Ворошилов деморализовал ее при содействии Сталина.
11 января 1919 года.
Троцкий »{202}.
Днем раньше в адрес Ленина, Свердлова и Сталина пришла телеграмма от Пятакова, в которой тот сообщал, что Троцкий решительно против использования на фронте Ворошилова…{203} Это было продолжением старой неприязни Троцкого к Ворошилову, будущему «первому маршалу», в котором он видел очень слабого полководца и апологета партизанской войны. Например, в октябре 1918 года Троцкий телеграфировал Ленину: «Ворошилов может командовать полком, но не армией в пятьдесят тысяч человек…» Троцкий грозился за невыполнение его распоряжений «отдать Ворошилова под суд»{204}. Так что Троцкому было что сказать, останься он на съезде.
После Сокольникова на съезде выступил основной оппонент Троцкого В.М. Смирнов, член Реввоенсовета 5-й, а затем 16-й армии. Тон его доклада был обвинительным. Он, в частности, заявил, что «общее командование всеми военными силами крайне неудовлетворительно». Это был явный намек на отсутствующего Троцкого. Особенно долго Смирнов говорил об опасном уклоне военного строительства «в сторону механического восстановления форм старой армии, в том числе и тех, которые в свое время обусловливались не потребностями военной техники, а классовыми отношениями дореволюционного порядка и являются органическими пережитками самодержавно-крепостнического порядка…»{205}. Доклад Смирнова, в котором в концентрированной форме выразились взгляды так называемой «военной оппозиции», толкал партию назад – к партизанщине в военном строительстве, к отмене единоначалия и строгой дисциплины и т.д. Особо непримиримой была позиция докладчика по отношению к военным специалистам, которым, по его мнению, не следовало доверять каких-либо военных постов.
«Военный вопрос» задел всех делегатов съезда, о чем свидетельствует список из 64 человек, записавшихся для выступления. Тезисы оппозиции в своих речах поддержали Р.С. Землячка, Ф.И. Голощекин, Е.М. Ярославский, другие делегаты. Но особенно воинственно был настроен К.Е.Ворошилов. Его неприязнь к Троцкому началась еще осенью 1918 года, когда Ворошилов, командующий 10-й армией, занимался вместе со Сталиным самоуправством, откровенной партизанщиной и устраивал жестокие гонения на военных специалистов. Троцкий тогда обратился за помощью к Ленину. Тот его поддержал, и вначале Сталин, а потом и Ворошилов были откомандированы из Царицына. Ворошилов пытался доказать, что все успехи царицынской армии достигнуты только потому, что «командный состав был не из генштабистов, не из специалистов». Он назвал такую армию близкой «к нашему идеалу». Не указывая прямо на Троцкого, Ворошилов все время целился явно в него. Не случайно во время заседания военной секции съезда на столе откуда-то появились офицерские погоны, используя которые сторонники Ворошилова пытались доказать, что Троцкий способствует переходу военспецов на сторону белых. Но тут вновь взял слово делегат Окулов, которого только что беспощадно критиковал Ворошилов.
Окулов: «На минуточку прошу вашего внимания. Тут на столе появились офицерские погоны. История их вот какая. Когда товарищ Троцкий был в Царицыне, то по обсуждении, в котором принимали участие многие товарищи, работавшие там… было предложено Совету (10-й армии) выработать какие-нибудь знаки отличия… Знаки эти были выработаны по моему рисунку из красной звезды, обшитой золотом и серебряными нитками… Этот проект, который не получил утверждения, был известен и товарищу Ворошилову. Он был куда-то отправлен и где-то погребен. Когда я уезжал из Царицына, когда враг был в нескольких верстах от города, ближайший сотрудник товарища Щаденко вытаскивает вот эти погоны и начинает агитацию, что генштабист Егоров везет с собой 70 предателей, и уже приготовлены на основании инструкции Троцкого погоны для того, чтобы сдать 10-ю армию белогвардейцам. И эту грязную провокацию вытащили сюда на съезд…»{206}
В отсутствие Троцкого, не встречая должного противодействия, сторонники «военной оппозиции» на заседаниях секции в конечном счете взяли верх. При поименном голосовании за тезисы Смирнова было подано 37 голосов, за тезисы Троцкого – 20. По сути, в этом факте отразилось влияние «левых коммунистов», особенно заметно заявивших о себе в первой половине 1918 года. Таким образом, на съезде вновь была сделана ставка на левацкие революционные принципы формирования армии и ее функционирования. Троцкий еще до съезда боялся такого исхода дела. Ежедневно получая лаконичные, отрывочные, но тревожные сообщения Склянского о ходе съезда и заседаний военной секции, Троцкий в душе надеялся и, может быть, даже был уверен, что Ленин защитит его тезисы, ибо в противном случае осложнений пришлось бы ждать не только от внешнего врага, но и от близорукости и внутренней псевдореволюционности. И Троцкий не ошибся. То, что не удалось отстоять Сокольникову, защитил Ленин.
На вечернем пленарном заседании съезда 21 марта после речей Аралова, Ярославского, Сафарова, Окулова, Ворошилова, Сталина, Голощекина собирался выступать Владимир Ильич Ленин. Готовясь к выступлению, он одновременно не менее внимательно слушал ораторов. Аралов сделал неплохой обзор положения на фронтах. Ярославский обрисовал ход обсуждения и отметил наличие разногласий в военной секции. Сафаров, подвергнув критике тезисы Троцкого, призвал к проведению «партийной гегемонии в армии». Затем выступил Окулов, который, защищая тезисы Троцкого, сказал, что не оперативное, а «коммунистическое командование» (т.е. состоящее не из специалистов) делает огромные ошибки не только в военной области, но и в сфере политической. И далее оратор привел факты: политический комиссар 1-й Стальной дивизии доносит, что в соединении применяются телесные наказания – нагайки, в 1-й Камышинской дивизии – порка, политкомиссар полка имени Троцкого «бьет красноармейцев», создаются временные полевые суды, которые приговаривают красноармейцев к телесным наказаниям… Окулов подводил слушателей к выводу, что некомпетентное руководство в военной области оказалось беспомощным и в области политической.
Ворошилов заявил, что в речи Окулова «было очень мало правды». Весь пафос выступления командующего 10-й армией был направлен на то, чтобы доказать: «большие надежды возлагать на наших специалистов нельзя, хоть бы уже потому, что эти специалисты – другие люди». В своем выступлении Ворошилов несколько раз высоко отозвался о «товарище Сталине», который, выступая следующим, бесцветным и негромким голосом тоже подверг резкой критике речь Окулова, а косвенно и позицию Троцкого и Центра. «Я это говорю для того, – монотонно читал бумажку нарком по делам национальностей и член Реввоенсовета Республики Сталин, – чтобы снять тот позор, который набрасывает товарищ Окулов на армию». Как всегда Сталин ведет себя центристски: критикуя линию Троцкого (а следовательно, в данном случае и ЦК), он в чем-то с ней соглашается, что-то берет от Смирнова, что-то отвергает. Но в одном Сталин неизменен – как в 20-е годы, так и позже он верит в панацею насилия.«Я должен сказать, что те элементы нерабочие, которые составляют большинство нашей армии, – крестьяне, они не будут драться за социализм, не будут! Добровольно они не хотят драться… Отсюда наша задача – эти элементы заставить (курсив мой. – Д.В. ) воевать, идти за пролетариатом не только в тылу, но и на фронтах, заставить воевать с империализмом…»{207} Здесь Сталину никто не возражал: все были согласны, что диктатура пролетариата должна заставить крестьян давать хлеб, платить налоги, сражаться за новую власть…
…Отвлечемся на минуту от жарких дебатов VIII съезда. Пролетарская Советская Республика и ее армия рождались в кровавых муках. Троцкий, при всем его левачестве, раньше других понял, что для того, чтобы устоять, выжить, создать щит для защиты социализма, нужно опереться на опыт «презренных империалистов», опыт старой армии, опыт военной истории. Он показал, что и левакам, при наличии у них сильного интеллекта, не чужд прагматизм, трезвый учет складывающихся реальностей. При этом для Троцкого характерно было не только последовательное отстаивание своей позиции, но и творческое отношение к предложениям своих оппонентов. Например, когда съезд еще не закончился, Председатель Реввоенсовета подписал телеграмму:
«В Оргбюро ЦК, копия ПУР т. Соловьеву, копия т. Склянскому.
Препровождаю при сем протокол совещания военных делегатов съезда РКП. Согласно решению съезда, ЦК должен в кратчайший срок разработать вопрос о парткомиссиях в армии. Протокол предлагает по этому вопросу ценный материал, т.к. вопрос о парткомиссиях подвергался на означенном заседании подробному обсуждению и голосованию…»{208}
У Троцкого не могло не быть множества недоброжелателей. Не только потому, что у него было совсем не безупречное небольшевистское прошлое, не только потому, что он, как и все, допускал крупные ошибки и просчеты, и не только потому, что он неожиданно проявил твердость, оказывая поддержку военным специалистам и отстаивая разумный опыт, взятый у старой армии. Многие не могли принять, согласиться, одобрить его революционную манеру работать, твердость и непреклонность, а главное – независимость суждений и высокий интеллект.
Троцкий всегда чувствовал, что его остротой речи, неординарностью мышления не только восхищаются; у многих где-то в глубине сознания рождаются устойчивое неприятие, зависть, осуждение. Ленин все это понимал и видел: присутствуй Троцкий на съезде, обсуждение военного вопроса прошло бы более гладко. Председатель Реввоенсовета Республики смог бы не только своим красноречием, но и системой аргументов, которую он всегда умело выстраивал, убедить многих сомневающихся в верности избранной ЦК военной политики. Но дело шло к тому, что съезд мог принять сомнительные, а во многом и ошибочные, консервативные тезисы Смирнова и его сторонников. Хотя они и прикрывались «левыми одеждами». Для защиты курса ЦК партии в военном строительстве, а следовательно, и Троцкого, взял слово Ленин.
В своей речи он подчеркнул, что ЦК, отправляя Троцкого на фронт, сознавал, «какой урон мы наносим партийному съезду». Ленин решительно отмел многие обвинения, выдвинутые в адрес Троцкого. «Когда здесь выступал т. Голощекин, он сказал: политика ЦК не проводится военным ведомством». Но если вы «можете Троцкому ставить обвинения в том, что он не проводит политику ЦК, – это сумасшедшее обвинение. Вы ни тени доводов не приведете».
Ленин резко выступил против партизанщины, подвергнув острой критике ее сторонников. Дело в том, продолжал оратор, что «старая партизанщина живет в вас, и это звучит во всех речах Ворошилова и Голощекина… Рассказывая, Ворошилов приводил такие факты, которые указывают, что были страшные следы партизанщины. Это бесспорный факт. Т. Ворошилов говорит: у нас не было никаких военных специалистов и у нас 60 000 потерь. Это ужасно». Ленин защитил попутно А.И. Окулова. Правда, в конце 30-х, роковых годов эта защита уже не будет иметь никакого значения; Сталин припомнит все. А тогда, в марте 1919-го, Владимир Ильич сказал: «Товарищ Ворошилов договорился до таких чудовищных вещей, что разрушил армию Окулов. Это чудовищно. Окулов проводил линию ЦК». В конце речи Ленин подытожил: «Это исторический переход от партизанщины к регулярной армии, в ЦК десятки раз обсуждался, а здесь говорят, что нужно все это бросить и вернуться назад. Никогда и ни в каком случае»{209}.
По существу, в тот момент драматической борьбы на вечернем заседании VIII съезда РКП(б) 21 марта 1919 года отсутствовавший на нем Троцкий олицетворял военную политику ЦК со всеми ее положительными и негативными сторонами. Троцкого и военную политику партии на съезде защитил Ленин. По предложению А.П. Розенгольца была принята резолюция, в основу которой легли тезисы Л.Д. Троцкого и Г.Я. Сокольникова. Кстати, последний в своем выступлении назвал Троцкого выразителем военной политики ЦК. «Для нас был вопрос ясный, что дело идет не только о свержении прежнего курса политики, если бы вопрос был съездом так поставлен, нужно было бы изъять руководство этой военной политикой из рук того товарища, который руководит ею, – из рук товарища Троцкого… Мы спросили бы: кем оппозиция заменила бы товарища Троцкого? Этот вопрос я даже не ставлю серьезно»{210}.
Поддержка линии Троцкого на съезде совсем не значила, что он был «безошибочен» в военных делах. Нет. В стратегических вопросах Троцкий ошибался. Крупно. И не раз. Председатель Реввоенсовета быстро уловил одно оперативное преимущество Красной Армии: ее фронты были внутренними. В необходимых случаях командование могло перебрасывать соединения с одного фронта на другой. Белые армии и интервенты были лишены этой возможности. Но иногда Троцкий, в силу военного непрофессионализма, не очень глубоко оценивал оперативную обстановку.
Когда, например, весной 1919 года войска Восточного фронта под командованием С.С. Каменева, совершив интересный маневр, нанесли сильный контрудар по Колчаку, войска белого адмирала попятились, а затем и покатились на восток. Началось преследование белогвардейцев. Однако 6 июня главком И.И. Вацетис, исходя из тяжелого положения на других фронтах, отдал, с одобрения Л.Д. Троцкого, приказ о закреплении войск фронта на достигнутых рубежах. Троцкий намеревался перебросить несколько соединений на Южный фронт. Но командование и РВС фронта выразили протест. Командующий 5-й армией М.Н. Тухачевский позже напишет: директива Троцкого «была встречена в штыки и Восточным фронтом, и Центральным Комитетом партии»{211}. С.И. Гусев, М.М. Лашевич, К.К. Юренев оценили решение Троцкого и Вацетиса еще резче: оно может быть «крупнейшей фатальной ошибкой, которая нам может стоить революции»{212}. ЦК поддержал наступательные строения и, фактически отменив решение Троцкого и Вацетиса, дал возможность частям фронта продолжать преследование Колчака. В один из моментов Троцкий, по предложению Вацетиса, за неисполнительность снял С.С. Каменева с должности командующего фронтом{213}. Но после вмешательства Ленина приказ Троцкого был отменен и Каменев восстановлен в прежней должности. То было сильным ударом по Председателю Реввоенсовета Республики.
Второй удар подряд Троцкий получил, когда Центр не согласился с его планом, в соответствии с которым главный удар по Деникину должен был наноситься через Донбасс. В ЦК замысел не поддержали, хотя спустя некоторое время вернулись к этой идее. (А в годы триумфаторства Сталина разработку этого плана Ворошилов приписал генсеку.) Тогда вторично униженный Троцкий, будучи очень честолюбивым, подал в отставку с поста Председателя Реввоенсовета и наркомвоена. Пожалуй, тот момент в военной карьере Троцкого был самым тяжелым: отмена его приказов, директив, несогласие с его стратегическими замыслами. Но Ленин видел в этом только сложную диалектику войны, и ничто иное. Именно по настоянию вождя в июле 1919 года было принято постановление: