Трое из Города
Шрифт:
Когда после вечности ночи все-таки поднялось солнце, пирры сделали привал. Деревья расступились.
Впереди виднелись ярко-зеленые стволы священных Кабомб и скалы, под которыми текла Подземная Река, неся свои воды по галерее пещер до Бездны.
Преследуя пирров данюшки добрались до самого сердца Непролазных Чащоб. С наступлением дня страхи отступили и спрятались в ночь.
Затычке пришлось хорошо поработать ногами: течение так и норовило прижать его к правому берегу.
Но, в конце концов, бревно уткнулось в заросли камыша
Дойдя до дороги, Затычка оглянулся назад, на высящуюся на правом берегу Акватику, такую неприступную. Издалека.
Он поправил куртку и побежал. Медленно, ровно, сберегая дыхание и втягиваясь в длинный путь.
Когда ноги привыкли к дороге, Затычка увеличил скорость, но ровно настолько, насколько было нужно, чтобы добраться до Аквилона, ни разу не замедлив бега. Прямая дорога стелилась перед ним скатертью, а прохладный ночной воздух, казалось, приподнимает над землей.
Затычка даже удивился, когда справа от Тракта увидел погруженную в сон Половинку – селение, расположенное как раз на середине пути от Акватики до Аквилона.
“Вот это да!” – подумал он. – “А я, пожалуй, успею добраться в Аквилон до рассвета!”
Так и получилось.
Аквилон еще спал сладким предутренним сном, когда Затычка бежал по его извилистым улочкам.
Аквилон был странным городом.
У него не было короля. И крепостных стен. Размерами он превосходил любой город Союза Королевств, а гостей здесь всегда было больше, чем горожан, – и все это никого не удивляло.
Потому что Аквилон располагался в самом центре Союза Королевств на западной оконечности Зигзаг-озера. Потому что здесь торговали купцы со всех концов света. Потому что поля его были плодородны, а озеро богато рыбой. Потому что Началом и Сердцем Аквилона был Храм Четырех Солнц.
Он стоял в центре города, посередине огромной квадратной площади, от углов которой расходились четыре прямые, как стрелы улицы к четырем главным рынкам.
Знаменитый местный поэт Гирардинус Сладкоголосый однажды поднялся в небо над Аквилоном на диковинной крылатой конструкции. После пяти минут полета конструкция сломалась и низринулась с небес вниз, по счастливой случайности угодив в озеро.
Когда вытащенный из воды поэт очнулся, он первым делом сочинил балладу, где сравнивал Аквилон с прекрасным цветком о четырех тычинках. Доля правды в поэтическом сравнении имелась: четыре улицы были единственными прямыми во всем городе, а остальные представляли собой настоящий лабиринт.
Больше всего в Аквилоне было гостиниц и харчевен: ведь в дни праздников тысячи паломников приезжали к Храму, а праздники случались часто – почитай, каждую неделю. Совет Города строго следил за порядком, поддерживая мир и спокойствие в разношерстной массе людей, населяющих город и гостящих в нем.
Затычка ни разу не был в Аквилоне, но хорошо знал, как добраться до подворья, где расположились акватиканские паломники: отец Полосатика регулярно доставлял сюда королевскую почту и много рассказывал троице друзей о городе. Они слушали и мотали на ус: это было поинтересней уроков скучной госпожи Колизы и, кроме того, перед Посвящением в Гонцы надо было сдать трудный экзамен, на котором проваливались пять человек из десяти и уже сейчас следовало копить знания впрок. А данюшки очень хотели стать Гонцами…
Пробежав пару улиц, Затычка свернул налево, потом направо и уперся в большой огороженный двор, где раскинулись разноцветные палатки и шатры. Над полосатым зелено-белым королевским шатром развевался флаг Акватики, два внушительных Тигровых Меченосца охраняли вход. В глинобитной стене, окружавшей двор, были глубокие ниши, служившие складами и стойлами. В стойлах дремали панаки, а под полотняным навесом шевелился во сне королевский птеригоплихт (из-за своих размеров он не вошел в стойло).
Жители Акватики привычно расположились и на новом месте: Гончары с Гончарами, Ткачи с Ткачами. Над каждым шатром висел цеховой герб его обитателей.
Сердце Затычки так и рванулось к белой стреле с красным оперением, вышитой на синем шатре, где, живые и невредимые, спали его родители, ничего не знающие о кошмаре, накрывшем Акватику. Больше всего ему хотелось увидеть маму, прижаться к ней и долго-долго не отпускать, радуясь, что все страхи позади. Но сейчас он был Гонцом.
Ноги поднесли его к королевскому шатру. Меченосцы вскочили и, обнажив мечи, заслонили вход.
– Городом, Народом и Землею посланный! – сказал старинную Формулу Беды Затычка. – Да не прервется Круг Единения!
Меченосцы расступились, пропуская Посланца Беды к Королю.
В лагере чужаков задымили костры, забулькала похлебка в закопченных таганах. Сглатывая слюну, Шустрик и Полосатик лежали в кустах и наблюдали.
Пленники сидели кучкой, по-прежнему присоединенные к общей цепи. Забияка и принцесса Бурунди были среди них, скованные вместе. Роскошное кремово-розовое платье принцессы не было предназначено для ночного марша по лесной дороге, и вуалевый подол его сильно обтрепался, превратившись в грязные лохмотья. Лицо принцессы осунулось, и под глазами залегли глубокие тени, но сидела она подчеркнуто прямо, не позволяя шее покорно согнуться под тяжестью широкого металлического ошейника. У Забияки какой-то тряпкой была перевязана голова, лицо чернело синяками и кровоподтеками, видимо, его пинали. Среди пленников он был самым избитым.
– Давай подберемся к нашим поближе! – шепнул Шустрик, которому до смерти надоело лежать без движения.
– Зачем? – удивился спокойный Полосатик.
– Ну-у… Вдруг мы сможем им помочь… – неуверенно протянул Шустрик.
– Помочь мы им не сможем! – рассудительно сказал Полосатик. – Из-за этой чертовой цепи им далеко не уйти, даже если мы отвлечем пирров. Они скованы намертво. Только настоящий кузнец сможет их расковать.
– Да там же сплошь Кузнецы! – буркнул Шустрик.
– Это не один час работы… Вот если бы тут был отряд солдат с харацинскими луками…