Трое из ларца и Змей Калиныч в придачу
Шрифт:
– Будем жить, ребята, – прошептал я раз, второй, третий, повторяя эти три слова, как заклинание, вкладывая при этом в удары всю свою оставшуюся силу, уже не обращая внимание на потоки крови. – Будем Жить!
Я рвался вперед, я махал двойной косой, полученной от Макоши, направо и налево, то попадая в цель, чаще промахиваясь, но наступал, наваливался на врага остатками своих сил, щедро разбрызгивая вокруг рубиновые капли. За Васю, за Вовку, за Калиныча, за девушку, Заикой спасенную, за меня. И по барабану, что немеют руки и ноги от кровопотери, что в глазах двоится. Не отдам! Никого не
И дрогнула Смерть, и испугалась, и отступила. И сломалась ее коса, срезавшись о мое оружие, разлетелась, как хрупкое зеркало, отразив в себе мириады солнечных зайчиков. И рассыпалась прахом вдруг Смерть, словно и не было его никогда.
– Смертью Смерть попрал, – послышалось со всех сторон.
Тяжело дыша, я остановился. Жизнь вытекала из меня тонкими ручейками. Нужно зашить раны, нужно… В голове туманится, живые и мертвые плывут перед глазами.
– Аптечку, Горыныч, – прошептал я непослушными губами, упал на колени, закрыл глаза. Мое оружие вдруг уменьшилось, легло на ладонь. Земля мягко приняла меня на свои плечи, и была она мягче перины, теплее купели. Захотелось вдруг полететь далеко-далеко.
– Аптечка не поможет, – сказала Макош. – Открой очи, воин, посмотри на меня.
Я повиновался. Надо мной склонилось улыбающееся лицо мамы. Она гладила меня ладонью по щеке, продолжала говорить голосом Берегини:
– Только тебе решать, каков твой дальнейший путь. Взгляни на свою длань, воин, и решай.
Я снова повиновался. Зеленым изумрудом на ладони сверкала руна Берегиня. От нее веяло тишиной вечного Покоя и великой силой Жизни.
– Решай же, – Макош отошла в сторону.
– Будем Жить, ребята, – прошептал я и закрыл глаза.
На мое лицо упала снежинки: первая, вторая, третья, начали таять, впитываться в кожу.
– Он чист душой, ему не нужно злато, – сказала Херфьетур.
– Он велик сердцем, ему дружба дороже жизни, – произнесла Мист.
– Он силен духом, от него бежала даже Смерть, – голоса валькирий звучал в унисон.
Вдруг все затихло. Я не слышал ни голосов, ни ветра, ни тяжелой поступи воинов, идущих в Валгаллу. Смерть все же достала меня? Проверь, открой глаза.
Открыл.
ГЛАВА 26
Здесь не было ни неба, ни земли. Чистое пространство, не обремененное ландшафтом, растительностью, каньонами, горами и оврагам. Я лежал на белой плоской поверхности, которая плавала в бесконечной многомерности.
Передо мной в кресле сидел Митник, одетый, впрочем, в шикарную белую тунику. Рядом с ним стояла Макош, нежно положа одну руку ему на плечо. Ее розовая туника гармонировала с одеждами Митника. Какая красивая пара, подумал я. Они подходят друг другу, как никто в мире. Уж не знаю, почему, только эти два существа были единым целым. Спросите, как определил? По взглядам, по жестам, по касаниям. А еще мне подсказала внутренняя уверенность: именно так должны выглядеть суженные. Две половинки единого целого.
– Вставай, вставай, Леонид, – улыбнулся Митник.
Он на глазах молодел, его морщины разглаживались, седина превращалась в русые пряди, мышцы наливались силой. Через минуту передо мной сидел совершенно незнакомый мне молодой, сильный мужчина лет тридцати пяти.
– Не ожидал? – спросил проводник душ.
– Ничего не понимаю, – пробормотал я. – Меня все-таки убили?
– И это говорит тот, кто смертью Смерть попрал? – рассмеялся Митник, взглянув на Макош. Весело так рассмеялся, беззаботно, как мальчишка. – Ты выбрал Жизнь, и этот выбор не смогу изменить даже я.
– А кто ты? – я сел, потом встал на ноги, осмотрел себя. Ни одной раны, ни одного повреждения брони. Приснилось мне все, что ли?
– Меня называют по-разному: Бог, Аллах, Всевышний, но больше нравится имя Творец. А внешность Митника я выбрал для того, чтобы не ввергать тебя в шок с первой же секунды разговора, ибо поговорить нам есть о чем.
Сказать, что у меня пропал дар речи – значит не сказать ничего. После всего, через что нам с парнями пришлось пройти, удивить меня практически невозможно, но повстречаться с самим Творцом? О таком никто и мечтать не посмел бы.
Я не знал, как мне себя вести, поэтому просто стал на одно колено, преклонил голову.
– Да ладно, – Творец жестом остановил меня. – Оставим условности. Перед отцом своим ты же не становишься на колени? Вот и передо мной не стоит, ведь вы все – мои дети, – Он посмотрел на Макош, поправился: – Наши дети, так что давай поговорим по-семейному. Хочешь задать несколько вопросов?
– Но ведь Вы уже знаете их? – пролепетал я как ребенок.
– Конечно, знаю. Время разбрасывать камни прошло, наступает время их собирать. Не стесняйся.
– Да-да, время не ждет, – вдруг заторопился я, понимая, что у такого занятого человека, или существа, или… в общем, для него время очень дорого.
– Ты о чем? – засмеялся открыто Творец. – У меня в запасе целая Вечность.
– Ну да, ну да, – действительно, фигню какую-то сморозил. – Значит, Вы – не Митник? – опять фигня. Что я за болван!
– Нет, конечно.
– А где Митник? Что с ним?
– Смотри.
Он сделал легкое движение рукой, в пространстве появилось окно экрана, на котором молодой чернобровый Митник стоял перед вратами Китежа, а навстречу ему гордо шла красивая девушка в вышитом сарафане. Ее длинная русая коса была убрана под атласную ленту. Девушка подошла к Митнику, остановилась в шаге от него, что-то проговорила. Митник ответил, поклонился низко, коснулся рукой земли. Слов я не слышал, но вот слезы на лицах видел отчетливо. О чем шел разговор – можно было только догадываться. Девушка поклонилась в ответ, взяла Митника за руку и повела в город. Прохожие больше не сторонились его, приветствовали, как давнего знакомого.
Экран погас, растворился в пространстве.
– Вот так как-то, – сказал Творец. – Это меня Берегиня надоумила, умничка моя.
Макош наклонилась к Нему, поцеловала в висок.
– Выходит, он искупил свой долг?
– С лихвой. В тот миг, когда без колебаний повел вас в преддверие Нави, а ведь являться там ему категорически запрещено, не его парафия. Ты, конечно же, обратил внимание на метаморфозы, с ним происходящие?
Я вспомнил, в кого превратился Митник, едва мы оказались под кровавым солнцем, содрогнулся.