Трое (Из огня и крови)
Шрифт:
О. О, я спускаюсь в сумрачную долину смерти…
В. С кем вы готовились?
О. (Крик.)
Пленник скончался.
Когда Каваш попросил его о встрече, Пьер Борг отправился на нее. Ни время, ни место они не обговаривали: послание Каваша просто просило о встрече, и Борг не сомневался, что он окажется на месте. Каваш был лучшим двойным агентом, который когда-либо был у Борга, и этим все сказано.
В ожидании Каваша глава Моссада стоял в конце платформы Бакерлоу на Оксфордской линии, читая объявления о курсе лекций по теософии. Он не имел представления, почему араб выбрал для этой встречи Лондон; не имел представления, как он объяснит своим хозяевам, что ему нужно в этом городе; он даже не понимал, почему Каваш стал предателем. Но этот человек помог израильтянам выиграть все войны и избежать очередной, и Борг нуждался в нем.
Он посмотрел вдоль платформы и увидел большую смуглую голову с крупным тонким носом, приближающуюся к нему. Ему казалось, он знает, почему Каваш хочет переговорить с ним. И он надеялся, что его догадка окажется верной.
Борга очень беспокоила история с Шульцем. Она началась, как рутинная слежка, рядовое задание молодому агенту в Каире: влиятельный американский физик почему-то решил совершить поездку в Каир. Первый тревожный сигнал прозвучал, когда Тофик упустил Шульца. Борг решил уделить ситуации более пристальное внимание. Свободный журналист в Милане, который порой выполнял кое-какие задания немецкой разведки, установил, что за билет Шульцев расплатилась жена одного из египетских дипломатов в Риме. Затем ЦРУ в привычном порядке передало Моссаду серию снимков со спутников района вокруг Каттара, где просматривались следы каких-то конструкций. И Борг вспомнил сообщение Тофика, что Шульц исчез где-то по направлению к Каттару.
Что-то там происходило, и он не знал, что именно, отчего не мог не испытывать беспокойства.
Впрочем, он беспокоился постоянно. Если не из-за египтян, то из-за сирийцев; если не из-за сирийцев, то из-за федаинов; если предметом беспокойства были не столько враги, сколько друзья, то он решал вопрос, сколько времени они еще будут числить себя друзьями. У него вообще была беспокойная работа.
А теперь еще прервалась связь с Тофиком, и это было самым тревожным признаком.
Может быть, кое-что прояснит Каваш.
– Спасибо, что пришли, – кивнул араб. Он всегда произносил эти слова при встрече.
Борг не обратил на них внимания: он никогда не знал, как реагировать, когда его благодарили.
– Какие новости? – с ходу спросил он.
– В пятницу в Каире мне пришлось заниматься одним молодым человеком.
– Вам пришлось?
– Военная разведка поставляет телохранителей для «очень важных лиц», и они заметили, что мальчишка следит за одним из них. У военных в городе нет оперативного персонала, так что они попросили мой департамент взять его.
– Черт побери, – с искренним чувством ругнулся Борг. – И что с ним произошло?
– Я должен был поступить с ним в соответствии с предписанием, – печально сказал Каваш. – Мальчик был подвергнут допросу и погиб. Его имя Авраам Эмбаш, но он работал под именем Тофик эль-Массири.
Борг нахмурился.
– Он сообщил свое подлинное имя?
– Он мертв, Пьер.
Борг раздраженно мотнул головой: Каваш вечно тыкает пальцем в какие-то личностные аспекты.
– Почему он выдал вам свое имя?
– Мы пустили в ход русское оборудование – детектор лжи, соединенный с электрошоковой установкой. И вы не готовили их к испытаниям на таком агрегате.
Борг коротко хмыкнул:
– Расскажи мы им о нем, у нас не осталось бы ни одного рекрута. Что еще он выдал?
– Ничего, чего бы мы не знали. Он мог, но я успел убить его.
– Вы убили его?
– Я положил конец допросу, чтобы он не сказал чего-либо важного. Все вопросы и ответы записываются на пленку, а потом перепечатываются. Этому мы научились у русских. – В его карих глазах застыла неизбывная печаль. – Почему… вы предпочли бы, чтобы я поручил кому-то другому убить вашего мальчика?
Борг отвел взгляд. Он не мог позволить, чтобы разговор обрел столь сентиментальный характер.
– Что ему удалось выяснить относительно Шульца?
– Агент доставил профессора в Западную пустыню.
– Это я знаю, но для чего?
– Я не знаю.
– Вы должны знать, вы же египетская разведка! – Борг подавил приступ раздражения. Дай человеку действовать по своему собственному разумению: если у него есть какая-то информация, он ее так и так изложит.
– Я не знаю, чем они там занимаются, потому что выделена специальная группа для их обеспечения, – сказал Каваш. – И мой департамент не в курсе дела.
– Есть какие-то идеи, почему так произошло?
Араб пожал плечами.
– Я бы сказал, что они не хотят информировать русских. А пока Москва получает все, что идет через нас.
– Это все, что Тофик узнал? – Борг не смог скрыть разочарования.
Внезапно в мягком голосе араба прозвучали нотки гнева.
– Этот мальчик умер за вас.
– Я поблагодарю его, когда мы встретимся на небесах. Но надеюсь, он погиб не напрасно?
– Вот это ему удалось раздобыть в апартаментах Шульца. – Каваш вытащил из внутреннего кармана и показал Боргу маленький квадратный футляр синего пластика.
– Откуда вы знаете, где он раздобыл его?
– На нем обнаружены отпечатки пальцев Шульца. А мы арестовали Тофика сразу же после его вторжения в номер профессора.
Борг открыл футляр и коснулся пальцами светонепроницаемой бумаги. Конверт не был заклеен. Он вынул из него фотонегатив.
– Мы вскрыли конверт и проявили пленку. Она пуста.
С глубоким чувством облегчения Борг сложил футляр и сунул его в карман. Теперь все обрело смысл: теперь он все понял: теперь он знал, что делать. Подошел поезд.
– Вы хотите сесть на него? – спросил он.
Каваш, слегка нахмурившись, кивнул в знак согласия и двинулся к поезду. Поднявшись, он остановился в дверях.
– Черт побери, я так и не понял, что в этом футляре, – признался Каваш.
«Пусть я тебе и не нравлюсь, – подумал Борг, – но считаю, что ты просто великолепен». Он слегка улыбнулся арабу, когда двери поезда стали сдвигаться.
– А я понял.
Глава вторая
Американочка втрескалась в Ната Дикштейна по уши. Они работали бок о бок в густом винограднике, мотыжа землю и выпалывая сорняки, и легкий ветерок с Галилейского моря овевал их разгоряченные тела. Дикштейн стянул рубашку и, оставшись только в шортах и сандалиях, впитывал в себя солнце с тем наслаждением, на которое способны только горожане.