Трое на четырех колесах
Шрифт:
Затем мистер Пертви осведомился, есть ли у меня на примете хороший шкипер, и когда я сказал, что нет, то это тоже оказалось замечательно удачным (судьбе, видимо, захотелось побаловать меня): у мистера Пертви еще не был отпущен прежний шкипер яхты, мистер Гойльс, – шкипер, который еще никого не утопил и знает море как свои пять пальцев.
«Головорез» стоял в Гарвиче, и, пользуясь свободным утром, я решил съездить и осмотреть его сейчас же. Я еще поспел к поезду в 10 ч. 45 м. и около часу был на месте.
Мистер
– Вот-вот, сэр! – отвечал толстяк с видимым одобрением и даже восторгом.
Он увлекся еще больше, когда начали обсуждать вопрос о съестных припасах и потребовал такое количество провианта, что я был поражен: если бы мы жили во времена адмирала Дрейка или испанского владычества на морях, я подумал бы, что мистер Гойльс собирается в дальний и, пожалуй, пиратский рейд.
Однако он добродушно засмеялся и уверил меня, что ничего лишнего мы не возьмем: если что-нибудь останется, то матросы поделятся и возьмут с собой по домам. Так уж повелось на этой яхте. Когда количество съестных припасов было определено и очередь дошла до крепких напитков, то я понял, что мне их придется заготовить на целую зиму, но смолчал, чтобы не показаться скупым. Только когда мистер Гойльс с большой заботливостью осведомился, сколько бутылок будет взято собственно для матросов, то я скромно заметил, что не намеревался устраивать никаких оргий.
– Оргий! – Повторил мистер Гойльс. – Да они выпьют эти жалкие капли с чаем. Надо нанимать толковых людей и обращаться с ними хорошо, тогда они будут отлично работать и являться по первому вашему зову.
Я не чувствовал желания, чтобы они являлись по первому моему зову; у меня в сердце зародилась антипатия к этим матросам, прежде чем я их увидел. Но мистер Гойльс был очень напорист, а я очень неопытен и подчинился ему во всем. Он обещал, что «не будет шляпой и справится со всем сам, с помощью всего лишь двух матросов и одного юнги». Не знаю, к чему последнее относилось – к провианту или к управлению яхтой.
По дороге домой я зашел к портному и заказал себе подходящий костюм с белой шляпой; портной обещал поспешить и приготовить его вовремя. Когда я, вернувшись, рассказал все Этельберте, она пришла в восторг и тревожилась только об одном – успеет ли сшить платье себе. Это было так по-женски!
Наш медовый месяц кончился совсем недавно – и кончился, благодаря случайным обстоятельствам, раньше, чем мы этого желали; поэтому теперь нам захотелось вознаградить себя, и мы решили не приглашать с собой ни души знакомых. И слава Богу, что так решили. В понедельник костюмы были готовы, и мы отправились в Гарвич. Не помню, какой костюм приготовила себе Этельберта; мой был весь обшит узенькими белыми тесемочками и выглядел
Мистер Гойльс радушно встретил нас на палубе и сообщил, что завтрак готов. Надо отдать ему должное: поварские способности у него были отменные. О способностях остального экипажа мне судить не пришлось, одно могу сказать – ребята были не промах.
Я думал, что как только команда отобедает, мы подымем якорь и выйдем в море. Я закурю сигару и вместе с Этельбертой буду следить, облокотившись на поручень, за мягко тающими на горизонте белыми скалами родного берега. Мы исполнили свою часть программы, но на совершенно пустой палубе.
– Они, кажется, не спешат отобедать, заметила Этельберта.
– Если они в две недели собираются съесть хотя бы половину запасов, то нам их нельзя торопить; не поспеют, – отвечал я.
Прошло еще какое-то время.
– Они, вероятно, все заснули! – заметила опять Этельберта. – Ведь скоро пять часов, пора чай пить.
Тишина действительно стояла полная. Я подошел к трапу и окликнул мистера Гойльса. Мне пришлось кликнуть три раза, и только тогда он явился на зов. Почему-то он казался более старым и рыхлым, чем прежде; во рту у него была потухшая сигара.
– Когда вы будете готовы, капитан, мы тронемся, – сказал я.
– Сегодня мы не тронемся, с вашего позволения, сэр.
– А что такое сегодня? Плохой день?
Моряки – народ суеверный, и я подумал, что нынешний денек мистеру Гойльсу чем-нибудь не понравился.
– Нет, день ничего, только ветер, кажется, не хочет меняться.
– А разве ему нужно меняться? Как будто он дует прямо в море.
– Вот-вот, сэр! Именно: он бы и нас отправил прямо в море, если бы мы снялись с якоря. Видите ли, сэр, – прибавил он в ответ на мой удивленный взгляд, – это ветер береговой.
Ветер был действительно береговой.
– Может быть, за ночь переменится! – И, ободрительно кивнув головой, мистер Гойльс разжег потухшую сигару. – Тогда тронемся: «Головорез» – хорошее судно.
Я вернулся к Этельберте и рассказал о причине задержки. Она была уже не в том милом настроении, как утром, и пожелала узнать, почему нельзя поднять паруса при береговом ветре.
– Если бы ветер был с моря, то нас выбросило бы обратно на берег, – заметила она. – Кажется, теперь самый подходящий ветер.
– Да, тебе так кажется, дорогая моя, но береговой ветер всегда очень опасен.
Этельберта пожелала узнать, почему береговой ветер всегда очень опасен. Ее настойчивость огорчила меня.
– Я этого не сумею объяснить, но идти в море при таком ветре было бы ужасным риском, а я тебя слишком люблю, моя радость, чтобы рисковать твоей или своей собственной жизнью.
Я думал, что очень мило все объяснил, но Этельберта, посетовав на то, что уехала из Лондона днем раньше, скрылась в каюте.