Трое на острове
Шрифт:
Тут я вспомнил, что должен сделать до возвращения мамы целую уйму дел, и мне сразу сделалось грустно.
Стелить кровать, подметать пол, мыть посуду - и так каждый день! Неужели человек не может прожить без всякой работы? Надоело мне все это хуже горькой редьки! Вот возьму и не буду работать! Буду читать книгу про морских разбойников!
Я вздохнул и сел на диван. Конечно, если бы этот платок действительно был волшебным, тогда другое дело. Махнуть бы этим платком и сказать... Я задумался: что бы такое сказать?
– Диван, поднимись в воздух, - сказал я, усмехаясь про себя, и махнул платком.
И вдруг, к моему ужасу, почувствовал, что вместе с диваном поднимаюсь в воздух...
ГЛАВА ВТОРАЯ, в которой я начинаю творить чудеса
– Ай-ай!
– закричал я, цепляясь за стену.
– Что такое? Кто меня поднимает? Ай-ай! Не балуйтесь! Это ты, Юрка? Когда ты пришел?
Диван поднялся примерно на два метра от пола и повис в воздухе неподвижно и так прочно, словно стоял на ножках.
– Хватит валять дурака!
– сердито сказал я.
– Опусти, пожалуйста, диван!
В комнате было тихо. На улице прогрохотал трамвай, и я услышал, как тоненько задребезжала электрическая люстра. Я перегнулся с дивана и заглянул вниз. Там никого не было. На том месте, где стоял диван, я увидел пыльные меточки, которые остаются на полу, когда передвигаешь мебель. Мне стало жутко. Я похолодел. Потом почувствовал жар. Выходит, что синий платок действительно волшебный! Значит, моя бабушка была волшебницей? Жаль, что я никогда ее не видел...
Но что мне теперь делать? Как опустить диван? Я спрыгнул на пол, оступился, больно ударившись о пол коленкой, и запрыгал на одной ноге. Когда боль прошла, я попытался притянуть диван к полу, но скоро выбился из сил. Получалось ужасно глупо! Не может же этот диван вечно торчать под потолком...
И вдруг я вспомнил: надо, кажется, махнуть платком.
– Диван, опустись на место, - строго сказал я и махнул платком.
Диван опустился так быстро, что у меня захватило дыхание. Едва он стукнул о пол четырьмя ножками, я сорвался с места и заплясал посреди комнаты. Я стал волшебником! У меня в руках страшная, удивительная сила! Что бы теперь придумать? Какое совершить чудо?
Я вытер пот, выступивший на лице, и, облизнув пересохшие губы, взмахнул платком:
– Хочу, чтобы квартира была подметена, кровать постелена и посуда помыта!
Что-то ярко блеснуло, легкий вихрь прошел по квартире, шелохнув мои волосы. Паркетный пол в комнате засверкал так, что я зажмурился. В каждой половице отсвечивала люстра. Пожалуй, даже дюжина полотеров не смогла бы так великолепно натереть пол.
Я бросился в спальню и, словно на льду, поскользнулся на паркете и растянулся во весь рост. На четвереньках я добрался до порога и заглянул в спальню.
Кровать была постелена так аккуратно, как это умеет делать только одна мама!
Я поднялся и, осторожно ступая по скользкому паркету, отправился в кухню.
У столика с нашей посудой стояла высокая пожилая соседка, та самая, которая говорит мужским голосом и на подбородке у которой растут жесткие седые волосинки. Я всегда ее немножко побаивался.
– Странно, - сказала она густым басом, - что случилось с вашей посудой?
– А что?
– спросил я, делая рассеянное лицо.
– Стояли грязные тарелки, и вдруг в одно мгновение они стали чистыми. Это ты их вымыл, что ли?
– Ну, конечно, - соврал я без зазрения совести.
– Странно, - недоверчиво покачала она головой. Но тут в передней раздался звонок, и я побежал открывать дверь. Это пришла Мила Улыбкина, худенькая девочка с толстой светлой косой и маленьким острым носом. Все ребята считали ее самой красивой в нашей школе, но я никогда не находил этого.
– А Белов еще не пришел?
– спросила она, входя в комнату, и сощурилась.
– Ох, как блестит пол!
– Мила!
– торжественно заговорил я.
– Скажи, ты во мне ничего не замечаешь?
– Что именно?
– удивилась она.
– Я не изменился? Может, глаза у меня не такие...
– Глаза как глаза, чуть зеленоватые, как у лягушки. Я взволнованно глотнул воздух:
– Мила! Я стал волшебником! В ту минуту, кажется, мои слова не произвели на нее никакого впечатления. Она посмотрела на меня, как на дурака, села на диван и, подышав на замерзшие пальцы, начала поправлять бантик на своей косе. Я повторил:
– Мила, я волшебник!
Она неопределенно фыркнула, перебросила через плечо косу и неторопливо расправила на платье черный передник.
– Слышишь, что я говорю?
– рассердился я.
– Я не люблю, когда мне говорят глупости, - ответила она спокойно.
– Я не шучу!
– Не дури, Борис!
– Честное слово!
Она иронически сморщила свой маленький нос.
– Волшебник, а решать задачи по алгебре не умеешь.
– Я уже решил!
– воскликнул я.
– Покажи!
– Вон на столе тетрадка...
Она подошла к столу, а я тем временем махнул платком и прошептал: "Хочу, чтобы все задачи были решены".
Мила открыла тетрадку, и я увидел, как она вздрогнула. Ее лицо все больше вытягивалось, брови все выше поднимались на лоб, а серые глаза стали совсем круглыми.
– Просто удивительно!
– пожала она плечами.
– Кто тебе помог? Мне кажется, что у тебя изменился почерк... Ты никогда не писал так аккуратно.
– Я теперь все могу!
– быстро сказал я, даже не взглянув в тетрадку, которую удивленная Мила рассматривала очень внимательно.
– Я же сказал тебе, что я стал волшебником!
– Бессовестный врун!
– Она закрыла тетрадку и снова села на диван. Ну, хорошо, если ты стал волшебником, сделай так, чтобы...
– Она задумалась, не зная, как уличить меня во лжи.
– Сделай так, чтобы в этой комнате пошел снег!
– Пожалуйста!
– Я отвернулся и махнул платком. Что тут началось! Со всех сторон на нас с пронзительным свистом обрушился ледяной ветер.
Комнату затянуло мглой, в лицо с силой ударили колючие дробинки снега, и я почувствовал, что у моих ног растет сугроб. Снег набивался за шиворот и в рукава, метель слепила глаза, и я с трудом разглядел Милу, которая с ногами забралась на диван. Гремящий, хлещущий ветер валил Милу с дивана. Одной рукой она судорожно держалась за валик, а другой прикрывала голову. Словно издалека услышал я слабый, жалобный голосок: