Трое в подводной лодке, не считая собаки

Дубровский Виктор

– Да тут праздники, то да сё, завертелся. И жить негде, - пытался он оправдаться, - а всё ли у вас в порядке? Я слышал станы новоманерные ткут хорошо, что ж вам беспокоиться?

Матушка Манефа так пристально посмотрела на Саню, что ему стало немного не по себе. И вообще, захотелось немедля приобрести такой же стан и самому сесть ткать. "Пожалуй, у неё станы не забалуют, даром что деревянные".

– Но я не про то, - келариня каким-то странным образом развернула Сашку лицом ко входу в монастырь, - школу, говорят, собралися вы открывать? Хорошее дело.

Они уже шли по

территории монастыря. Саня рассеянным взглядом осматривал знакомый пейзаж. Он до этого вообще всерьёз не воспринимал монастырь, как сосредоточие православного духа. Для него монахи вообще были как бесплатный антураж для экскурсии по Суздалю или Ростову. А сейчас огляделся, засёк совсем не монашеский взгляд от проходившей мимо послушницы. Мелькнул взгляд, а не успеешь рассмотреть - так идёт себе монашенка очи долу, мелко перебирает ногами. Интересно, какие же здесь страсти бурлят под внешним благочестием? В какие тёмные глубины может завести сублимация, одному богу известно. И что это? Зачем? Понятно было бы, если старушки какие шли в монастырь. А девки молодые? Зачем? А вон та ничё так на мордашку, что-то в ней есть такое, привлекающее взгляд. Послушница с вызовом посмотрела Сане в глаза. Тот не удержался, улыбнулся и подмигнул ей. Девушка вскинула подбородок и отвернулась. Он вздохнул, а матушка Манефа что-то ему втирает про невиданный урожай.

– И что, Александр Николаевич, не возьмёшься ли посмотреть крупорушку? А мы уж разочтёмся с тобой по-божески. И, глядишь, место тебе найдём под домик, недалеко отсюда. Да что там говорить, мы уж отблагодарим тебя, как сможем. Гляди-ка, вон в Кузнечной Ефим Лысков сын дом оставляет...

У женщин вообще не менее ста тысяч пятисот миллионов способов крутить мужиками, как им заблагорассудится. И главное, что мужики обычно понимают это значительно позже, когда ничего уже изменить нельзя.

– А что вообще эта... крупорушка делает?
– оторвался Саня от своих мыслей.

Вопрос, безусловно, был идиотский, но кто ж вообще в наше время в той сельхозтехнике разбирается? Тут ещё и сеялка, всплыло в памяти. Но крупорушка нихрена не вписывалась в генплан, но поскольку заказчик платит, то почему бы и нет?

– Гречу от шелухи обдирает, просо да горох. У нас две беды, то неурожай, то урожай, так и сломалась вот.

– А что с ней не так?

– Сломалась. А что ты ещё говорил про чугунные жернова?

– А, да. Камешков в муке не будет и проще тонкость помола устанавливать. Басы фальшивят.

Келариня остановилась и непонимающе смотрела на Сашку.

– Басы, говорю, фальшивят, кто там в храме поёт? Кому-то медведь на ухо наступил.

– А, так то распевка. С прихода Рождественского храма дьячок иной раз берётся распевать. Матушка Евдокия стара уже. А что, Александр, мне тут Пахомиха говорила, что жалостливые песни горазд петь?
– неожиданно сменила тему келариня.
– Грех, конечно, мирским соблазняться, да кто из нас не без греха. Все, все мы грешны.

Матушка Манефа начала истово креститься на купола. Саня испугался столь резкому повороту разговора. Ладно там, крупорушка какая-то, так ещё и запрягут в церковном хоре петь, то уж совсем ни в какие ворота... Но обошлось.

– Ты, Сашка, не забывай нас. Заходил бы почаще, обогрели бы тебя, накормили бы. Так что, крупорушку сделаешь?

– Не знаю, - ответил Саня, - нет времени. Своих дел по горло. В общем, посмотреть смогу не раньше, чем через неделю. А уж чинить - как получится.

– Вот и хорошо, - удовлетворилась матушка Манефа, - жду тебя вскорости.

Саня решил поскорее удалиться прочь, пока чего-нибудь нового не вспомнилось келарине. Он сразу не сообразил, кого же ему своей манерой поведения напоминает матушка Манефа. Потом вспомнил - его тёщу, так же мягко стелет. У самых ворот монастыря ему снова встретилась та послушница. Совершенно невозмутимо она смотрела Сашке в глаза и демонстративно поправляла выбившиеся из-под платка русые волосы.

Саня отвёл глаза и ускорил шаг. Одно дело - читать "Декамерон" и анекдоты про монашек, а другое - соблазняться монахинями в реале. Ему мерещилась стройные ряды православной инквизиции, испанский сапог и треск разгорающегося костра. Он быстро дошёл до Торговой площади. Из головы не шла та девица. "А хороша, бесовка, ой как хороша", - думал Саня, - "и губки такие рабочие", но гнал эту мысль от себя.

Анна уже набрала в корзинку чего-то своего, женского, и уже была готова ехать в Романово. Не было только детей, но и время ещё не вышло.

– Давай, Аня, съедим к Трофиму, заберём кое-что. Потом вернёмся.

У Трифона они забрали не только мотальные приспособления, корыта и прочую мелочь, но и первую готовую самопряху. Саня, как её увидел, спросил:

– И что, так быстро сделали?

– А что там делать-то, - ответил Трофим, - с новым-то токарным станком это быстро. Дольше лошадь запрягать в привод.

– Зато быстро точим. Я тебе ещё закажу, на следующей неделе, несколько штук. Только зачем? Зачем ты вырезаешь на спицах вот эти финтифлюшки?

– Надо чтоб душа радовалась!
– в непоколебимой уверенностью ответил Трифон, - негоже, когда простые палки вставлять!

– Ты ещё хохломой распиши, - съязвил Сашка, - тогда-то точно душа радоваться будет. Сколько она потом стоить будет?

– Хохломой никак не можно, - спокойно отвечал Трифон, - ихний секрет никто не знает.

Саня, конечно, понимал, что надо дерево покрывать хоть каким-то лаком или краской, чтоб не рассыхалось раньше времени, и был согласен с простым восковым покрытием. Но вот эта высокохудожественная резьба, да еще с покраской!

– Подумаешь, секрет, - тем не менее, ответил он, - оловянный порошок используют, а потом покрывают олифой и запекают в печи. Олифа желтеет, и оловянное покрытие становится похожим на золото.

– Да неужто? И что, вот так просто?

– Ну, не совсем просто. Грунтовка перетёртой глиной там, сушка, все дела. Только если ты каждую самопряху или ткацкий станок расписывать будешь, так твои станки будут стоить, как кареты. Нет, так нельзя. Нам не нужны шедевры народных промыслов. Нам нужны простые, функциональные, и, главное - дешёвые изделия. Ладно, мне-то всё равно как ты их будешь продавать. Мне, пожалуйста, без того... безо всякого, попроще.