Троецарствие
Шрифт:
— Вот оно что! — с усмешкой воскликнул Дун Чжо и приказал Люй Бу схватить сидевшего на цыновке сы-куна Чжан Вэня и сбросить с башни вниз.
Сановники изменились в лице. Через несколько минут слуга на красном блюде принес голову Чжан Вэня. У присутствовавших душа ушла в пятки, а Дун Чжо, улыбаясь, сказал:
— Не пугайтесь! Чжан Вэнь связался с Юань Шу, чтобы погубить меня. Он послал к нему человека с письмом, но оно случайно попало в руки моего названого сына Люй Бу. Вот почему я казнил Чжан Вэня. Вам же нечего бояться, если на то нет причин.
Чиновники, почтительно
Сы-ту Ван Юнь, возвратившись домой, стал размышлять над тем, что произошло во время пира, и не находил себе покоя.
Глубокой ночью, опираясь на посох, Ван Юнь вышел в сад. Ярко светила луна. Ван Юнь подошел к цветам и, обратив лицо к небу, заплакал. Тут ему послышалось, что кто-то протяжно вздыхает возле беседки Пиона. Ван Юнь потихоньку подкрался и увидел свою домашнюю певицу Дяо Шань. Девушка эта, с малых лет взятая в дом Ван Юня, была обучена пению и танцам. Ей едва исполнилось шестнадцать лет, и она была так изумительно красива и искусна, что ее прозвали «Цикадой». Ван Юнь обращался с нею, как с родной дочерью. Услышав ее вздохи в эту ночь, он с удивлением спросил:
— Послушай, негодница, не завела ли ты шашни с кем-нибудь?
Дяо Шань испугалась и, упав на колени, воскликнула:
— Смею ли я смотреть на кого-нибудь!
— Чего же ты тогда вздыхаешь по ночам?
— Позвольте мне рассказать вам все от чистого сердца, — вымолвила Дяо Шань.
— Не скрывай от меня ничего, ты должна говорить мне только правду, — ответил Ван Юнь.
— Вы всегда были милостивы ко мне, — начала Дяо Шань. — Вы научили меня петь и танцевать и обращались со мной так хорошо, что если бы даже я умерла ради вас, и то я не отплатила бы и за десятую долю ваших благодеяний. С недавних пор я стала замечать, что вы, господин мой, сурово хмурите брови. Причиной тому, наверно, какое-то государственное дело, и я не осмеливаюсь спрашивать. Вот и сегодня вы опять чем-то озабочены. Я вижу это и потому вздыхаю. Если бы я могла вам чем-нибудь помочь, поверьте, я не пожалела бы своей жизни.
— Кто знает! — воскликнул Ван Юнь, стукнув посохом о землю. — Может быть, судьба Поднебесной в твоих руках? Идем-ка со мной!
Дяо Шань последовала за Ван Юнем в его покои. Отослав всех служанок и наложниц, Ван Юнь усадил Дяо Шань на цыновку и почтительно поклонился ей.
— Зачем вы это делаете? — испуганно вскричала Дяо Шань, падая перед ним ниц.
— Сжалься над людьми Поднебесной! — промолвил Ван Юнь, и слезы ручьем хлынули из его глаз.
— По вашему приказанию я готова десять тысяч раз умереть, — отвечала Дяо Шань.
— Народ наш на краю гибели, — продолжал Ван Юнь, опускаясь на колени. — Связь между Сыном неба и подданными так же непрочна, как груда яиц, — тронь ее, и она развалится. Дун Чжо посягает на императорскую власть, придворные не знают, как уберечь от него трон. Никто, кроме тебя, не спасет положение! У Дун Чжо есть приемный сын по имени Люй Бу. Он высокомерен и храбр необыкновенно. Но мне известно, что оба они питают слабость к женскому полу, и я придумал план «цепи». Вот что от тебя требуется. Сначала я просватаю тебя за Люй Бу, а потом отдам Дун Чжо. Находясь в его дворце, ты должна использовать каждый удобный случай, чтобы посеять между ними смертельную вражду. Ты должна добиться, чтобы Люй Бу убил Дун Чжо. Этим ты поможешь избавиться от злодея и укрепить государство. Все это в твоих силах. Не знаю, согласишься ли ты.
— Отдавайте меня им хоть сейчас, — не колеблясь, заявила Дяо Шань. — А там уж я придумаю, как действовать.
— Но если тайна раскроется, мы все погибнем, — сказал Ван Юнь.
— Не печальтесь, господин мой, — повторила Дяо Шань. — Пусть я умру под ударами десяти тысяч мечей, если не исполню своего великого долга!
Ван Юнь поклонился ей с благодарностью.
На другой день он приказал искуснейшему ювелиру сделать головной убор из бесценных жемчужин и тайно отослал его Люй Бу. Вскоре польщенный Люй Бу явился к Ван Юню с изъявлениями благодарности. А Ван Юнь в ожидании этого уж приготовил на красиво убранном столе самые богатые яства. Он встретил гостя у ворот, ввел во внутренний зал своего дома и усадил на почетное место.
— Я простой воин, — сказал Люй Бу, — а вы высокое лицо при дворе. Чем я заслужил такое уважение?
— Во всей Поднебесной нет сейчас героя, подобного вам! — воскликнул Ван Юнь. — Я почитаю вас не за ваше положение, а за ваши достоинства!
Продолжая превозносить таланты Люй Бу и расхваливая Дун Чжо, Ван Юнь щедро угощал гостя и непрерывно подливал ему вина. Люй Бу радостно смеялся и пил. Ван Юнь отослал всех приближенных, кроме нескольких служанок, подносивших вино, и сказал:
— Позовите мое дитя!
Вскоре две служанки ввели Дяо Шань, необыкновенно прелестную и обаятельную, и сами удалились.
— Кто это? — спросил пораженный Люй Бу.
— Эта девушка — Дяо Шань, — сказал Ван Юнь. — Из уважения к вам и зная, как вы добры, я пригласил ее сюда.
Когда Дяо Шань по приказанию Ван Юня поднесла Люй Бу кубок вина, оба они взглянули друг на друга. А Ван Юнь, притворяясь пьяным, говорил:
— Девушка просит вас выпить! Как знать, может быть вся семья наша будет зависеть от вас!
Люй Бу просил Дяо Шань сесть, но та сделала вид, что хочет уйти.
— Дитя мое, ведь это мой лучший друг, — сказал Ван Юнь. — Ты можешь побыть с нами, в этом нет ничего плохого.
Тогда Дяо Шань присела рядом с Ван Юнем. Люй Бу смотрел на нее, не сводя глаз. Когда он осушил еще несколько кубков, Ван Юнь сказал:
— Я хочу отдать вам эту девушку. Согласны ли вы принять ее?
— О! — вскричал Люй Бу, вскакивая с цыновки. — Я буду вечно вам благодарен! Всегда готов служить вам, как верный пес и добрый конь!
— Мы выберем счастливый день, и я пришлю ее к вам во дворец, — пообещал Ван Юнь.
Словно зачарованный, смотрел Люй Бу на Дяо Шань, и она тоже бросала на него выразительные взгляды.
— Час уже поздний. Я попросил бы вас остаться у меня ночевать, — произнес Ван Юнь, — но боюсь, как бы тай-ши Дун Чжо не подумал чего-нибудь дурного.
Люй Бу поблагодарил Ван Юня и, кланяясь, удалился.
Прошло несколько дней. Ван Юнь зашел во дворец и, воспользовавшись отсутствием Люй Бу, склонился перед Дун Чжо до земли и молвил: