Трофейная банка, разбитая на дуэли
Шрифт:
Лодька знал, как петь правильно, папа еще несколько лет назад разъяснил ему это (он ведь бывал в Одессе!) Но остальные...
Костя время от времени втолковывал слушателям истину, однако часто появлялись новички, не знавшие одесской географии и привыкшие петь про неведомых пересс.
Жора горестно махал рукой:
— Эти люди окончательно отправят меня на тот свет с недопетой строчкой в зубах.
Прозвище "молдаванки и перессы" годилось прежде всего для девчонок, а Жориными почитателями были мальчишки. Однако они не обижались. Впрочем, посещала Привоз и одна полноправная "пересса" — девчонка-горнист Тамара Горячева.
Исполнив песню про Костю-моряка, Жора переходил к другим номерам. К тем, которые не встретили бы одобрения у педагогов "Сталинской смены", а у "молдаванок и пересс" вызывали полное понимание.
С одесского кичманаБежали два уркана... —высоким голосом начинал Жора, и повисало молчание, в котором лишь изредка застревал осторожный смешок.
Один был в полушубке,Другой был в бабьей юбке,А третий совершенно без штанов...А потом кто-нибудь обязательно просил:
— Жора, давай Мурку! Ну, пожалуйста...
Жора для порядка покачивал головой: "Эти дети уморят меня..." И начинал...
Лодька слышал песню про Мурку и раньше. Иногда на Стрелке старшие дурашливо исполняли ее под бренчащую гитару Вовчика Санаева. А раза два в гостях у Лодькиных родителей пел "Мурку" подвыпивший папин знакомый, механик с самоходки "Березово". Но у Жоры песня сильно отличалась от той, привычной (лишь отдельные строчки были знакомы).
Раз пошли на дело я и Рабинович... —выводил Жора тонко и печально, —
Рабинович выпить захотел...Отчего не выпить Бене с Молдаванки,Отложив на завтра срочных дел...Если будем выпить, надо закусить нам.Мы зашли в шикарный ресторан.Там сидела Мурка, у нее под юбомДробом был заряженный наган!Этот столь необычно заряженный и так укромно спрятанный наган всех веселил необычайно.
Ни Славка Рабинович, ни Мишка Левин, сидевшие в общем кругу, не думали обижаться на песню. Да никому и в голову не приходило, что могут обидеться. Потому что в песне был лишь окутанный притворной грустью одесский юмор и больше ничего. А Рабинович выглядел в ней даже героически.
Здравствуй наша Мурка, Мурка-агентурка!Мы тебя последний раз смотреть!Ты малину нашу всю зашухерилаИ за это будешь умереть!Рабинович стрельнул, стрельнул — промахнулсяИ попал немножечко в меня-а (ай-яй-яй-яй)!..Я лежу в больнице с дыркой в ягодице,Рабинович пьет уже три дня...Песни песнями, смех смехом, а пленки между тем проявлялись, снимки печатались и фотогазета "Зрачок" (с
Жора быстро утешался. И продолжал петь. Кстати, пел он не только в своем Привозе, а еще и за "буераками". Это было местечко за поросшими густым березняком овражками. После вечерней линейки Жора уходил туда с аккордеоном и несколькими певцами — как бы на репетицию. Вскоре там, на лужайке, собиралось человек двадцать-тридцать. Разводили костерок (начальство его не разрешало официально, однако и не запрещало). На таких "репетициях" Жора с ребятами исполнял не только те песни, где непрестанно рифмовалось "пример-пионер", но и "одесские". А иногда и похлеще — например, про часового, который имел неосторожность пукнуть на бастионе. Оказавшиеся среди бесшабашных мальчишек "перессы" делали вид, что возмущаются, и затыкали уши. Но не убегали.
Иногда "репетиции" затягивались допоздна. Тогда на дальние позиции выдвигались добровольцы-часовые. Чаще других — Митька Зеленцов и Мишка Левин. Случалось, что они сдавленно кричали сквозь листву:
— Атанда! Хайдамаки на линии атаки!
— Дети! Дружно! — командовал Жора и разворачивал аккордеон на всю ширину.
Это чей там смех веселый,Чьи глаза огнем горят?! —взлетало над желтыми языками костра. —
Это смена комсомола,Юных ленинцев отряд!Рената Мефодьевна решительно выдвигалась из березняка в освещенное костром пространство.
— Жора! То есть Юрий Константинович!..
Пионер, не теряй ни минуты!Никогда, никогда не скучай!Пионерским салютомУтром солнце встречай! —бодро неслось в ответ.
— Юрий Константинович! Давно был отбой. Дети нарушают режим!
Ты всегда пионерским салютомСолнце Родины встречай! —вдохновенно орали дети.
— Жора, вы в самом деле хотите встречать здесь утреннее солнце? — в голосе Ренаты Мефодьевны крепли директорские нотки.
— Но ведь спевка же! — стонущим голосом начинал доказывать "музрук". — Если не успеем разучить репертуар к заключительной линейке, с кого спросят? С Жоры спросят... Жора всегда баран отпевания... то есть тьфу! Козел отпускания.
— Отпущения... Юрий Константнович, дети поют прекрасно, однако спать, спать, спать...
— Ну, Ренаточка Мефодьевна, — принимались подлизываться наиболее любимые директоршей "перессы". — Еще одну песню, для души...